Я хотел убедить ее, что взять себе Вторника было хо рошей идеей. Я хотел, чтобы мама не волновалась об< мне и не думала, что я упускаю лучшие возможност] из-за веры в собаку. Я ходил на терапию — как на инди видуальную, так и на групповую, с другими ветерана ми — и регулярно принимал более двадцати разных ле карств от своих разнообразных расстройств. Вторни был дополнением к этим видам лечения, и его присуп ствие кардинально все меняло. Я рассуждал так: если сумею в этом убедить такого скептика, как мама, то п< чувствую больше уверенности в своих шансах на успе А уверенность — что немало.
Та поездка в Вашингтон ярче всего подтвердила н обходимость Вторника. Видите ли, он любит поезда. Т сильно, что, наверное, в прошлой жизни был прово ником. Для меня это было чрезвычайно важно, пото]
что при моем финансовом положении мне приходилоЛ до университета добираться на метро. Подземка быд| настоящим кошмаром для моего мозга, подточенногМ ПТСР: я сжимал кулаки и напрягался, у меня начинав лись приступы клаустрофобии в этом туннеле, полном лиц, в ьыражениях которых мой разум маниакал но искал признаки злого умысла. А Вторника все это! приводило в восторг. Я ненавижу спускаться в м^тро, а Вторник скачет по платформе, ожидая представле! ния. Когда приближается поезд, он оживляется, подхо-| дит к краю, чтобы заглянуть в туннель, возбужденный и внимательный. Когда поезд проходит мимо, пес резко поворачивает голову, язык вываливается из пасти, пес делает пару шагов, будто его утягивает следом. Ему нравятся экспрессы, которые не останавливаются на станции, особенно те, что едва замедляют ход и почти на полной скорости с бешеным лязгом несутся мимо. Он всегда наблюдает за последним вагоном, пока тот не скроется из виду, а потом оборачивается ко мне с удивленным выражением, словно только что увидел ракету, улетающую на Луну.
На самом деле ездить в метро вовсе не забавно. Там воняет, полно людей, вагоны дергаются и грохочут в непредсказуемом ритме, тормоза дико визжат на каждой остановке. Весьма мудро было ввести запрет на провоз животных: сомневаюсь, что большинство собак такое выдержит. Один мой знакомый ветеран как-то раз взял в метро кошку в сумке-перевозке. Когда он сошел с поезда, до смерти напуганное животное было мокрое от собственной мочи. Думаю, поэтому в метро такой жуткий запах. Наверное, тот же запах Вторник чует, проходЯ
мимо великого собачьего общественного туалета, из-рестного как пожарный гидрант. Конечно же, Вторнику 0н нравится.Ему нравится все. Вот что поразительно в этой собаке. Даже в метро, где он сталкивается с вонью, толпами, грубыми ньюйоркцами и моей сумасшедшей тревогой, Вторник, похоже, наслаждается. Чаще всего я сажаю его перед собой на полу, его плечи меж моих колен. Пес напряженный и бдительный. Он мой физический барьер, я могу в любой момент дотянуться до него, если вдруг понадобится. Ретривео, кажется, ничего не имеет против. Чем больше я волнуюсь, тем спокойнее становится Вторник, и нигде он не бывает таким спокойным, как в метро.
Мама не верила, что Вторник решит мои проблемы. Ее сын страдал психическими и физическими расстройствами. Возможно подумывал покончить с собой. Мысль о том, что какая-то собака может избавить его от всего этого, казалась ей нелепой.
Пес может неподвижно просидеть двадцать минут подряд, если нужно. Однако до университета нужно ехать дольше часа, и в конце концов он устает сидеть в одной позе.
Если народу не очень много, я позволяю ему лечь на пол или же повернуться ко мне и положить голову на колено — между станциями, когда ему не наступят на хвост. Если вагон битком набит, я сжимаю его коленями и склоняюсь к псу, обхватив за шею и шепча на ухо. Со стороны кажется, что я сдерживаю собаку, чтобы защитить других пассажиров, но на самом деле я обнимаю Вторника, чтобы самому успокоиться.
Поезд до Вашингтона был совершенно другой. Как только поезд появился на станции, сияющий огнями.