Untitled.FR11

личила бюджет УДВ, что в итоге позволило обеспВ чить этим людям более последовательный (хотя час&'ф все равно недостаточный) уход. Травматическое повреждение мозга — вроде того, что я получил в Алм Валиде, — стало обсуждаться в СМИ, когда появились доказательства, что у футболистов контузии вызывали длительную тревогу, стресс и депрессию — почти те же симптомы, что и у меня. В то же время нация и особенно армия стали серьезно относиться к ПТСР. Хотя многие все еще отрицали губительность этого расстройства и на всех уровнях военной иерархии были командующие, которые плохо обращались со страдающими ПТСР, но большинство уже понимало, что война, насилие и постоянное ожидание смерти наносят психологические гравмы, и их нельзя оставлять без внимания. Лечиться от ПТСР стало более доступно и несколько менее позорно даже среди офицеров и военнослужащих. Если бы я получил повреждения в 2008 году, а не в 2003-м, ход моего лечения и даже моей жизни почти наверняка изменился бы — и в лучшую сторону.

Но перед нацией стояло еще много нерешенных задач, и я никому не позволил бы забыть об этом.

С мая по июль десять моих статей были опубликованы в многочисленных местах проведения мероприятий, что заставило США не расслабляться в вопросах Ирака и здоровья ветеранов этой войны.

А как же зверства, которые до сих пор приказывают совершать американским солдатам в Ираке (писал я в «Хартфорд Курант»): от стрельбы по зданиям с целью вызвать ответный огонь и потом прицельно снимать противников и до частых обысков в домах без весомой на то причины?

А как же такие, как младший сержант и армейский следователь Алисса Петерсон, покончившая с собой в сентябре 2003 года после того, как ей объявили выговор за проявление «сочувствия» к заключенным и отказ их пытать? Ее слова, переданные в официальном рапорте

К лету 2009 года большинство уже понимало, что война, насилие и постоянное ожидание смерти наносят психологические травмы и ветеранов нельзя оставлять без внимания.

о смерти, так и звучат в ушах: «Она сказала, что не знает, как можно сочетать в себе двух разных людей... [Она] не могла в клетке быть одним человеком, а за колючей проволокой — другим».

А тысячи получивших травмы ветеранов, которых дискриминируют при найме в период жуткого кризиса? Работодатели, видите ли, считают, что курс терапии от ПТСР отнимает слишком много времени — или что ветеран, раненный в бою, — это тикающая бомба с часовым механизмом, которая в любой момент может взорваться.

А то, что, по данным корпорации 1ШЮ, из 300 ООО ветеранов, страдающих ПТСР (из 800 тысяч военных, не меньше двух сроков отслуживших в Ираке и Афганистане), меньше половины обращается за лечением?

А количество самоубийств среди ветеранов, которое и так было ошеломляюще высоко, но национальной проблемой стало лишь в 2010 году, когда число самоубийств в месяц превысило число погибших в бою?

Но даже не принимая в расчет моих статей, моя правозащитная деятельность становилась все активнее.

““ I

гостеприимный, как всегда, а Вторник и Велли начадЩ с того же места, где прервались в прошлый раз, врезались друг в друга на полной скорости и бешено забега- ^ ли вверх-вниз по лестнице. Через двадцать минут они] тяжело дышали на полу лестничной площадки, Велли лежал на Вторнике пузом кверху, как дошкольник в обмороке. а мы с Майком хохотали, совсем как раньше.

Но когда мы ушли, у меня появилось мрачное предИ чувствие, которое я могу сравнить только с приступом клаустрофобии (и это притом, что мы со Вторников вышли с тесной лестничной площадки на открытое про-1 стране гво). Я свернул со своего маршрута и прохромал | четыре квартала до единственного буфета, где мне было спокойно, но там меня не вспомнили и кассир сказал:

— С собаками нельзя.

Я объяснил свою ситуацию, и после долгих колебаний с очевидной неохотой он принял мой заказ. Но ког-1 да он ушел, чтобы сделать мне сэндвич, в буфет загля-1 нула женщина и начала возмущаться, поэтому другой служащий повернулся ко мне и сказал:

— Послушайте, сэр, сюда с собаками нельзя.

— Это собака-помощник.

— Ой. Извините.

Мне подали сэндвич, но следующие двадцать минут я сидел, сгорбившись над столом и бормоча себе под нос, и работники буфета боязливо смотрели на меня и мечтали, чтобы я поскорее убрался. Вторник знал, что нужно все время оставаться рядом (намного проще, когда он не привлекает к себе внимание), но все это время пес глядел на меня с сочувствием в глазах. Нет, для меня жизнь в Сансет-Парке не была простой. Вовсе нет.

Но были и хорошие воспоминания, даже чудесные, ведь там мне открылись перспективы, особенно после появления Вторника. Мы вступили в новую фазу наших отношений: мы одновременно были ветераном-инвали-дом и его помощником, и мужчиной и его псом.