Untitled.FR11

Родной дом показался Ивану высохшим, осевшим в землю, он с грустью смо­трел на село, в котором провёл детство, юность и в котором с тех пор ничего не изменилось. Так же лыс и неприветлив был бугор с кладбищем за больницей, та же церковь и тот же одинокий клён-бобыль рядом с ней. Вот здесь стояли когда- то сгоревшие дом и амбары купца Скоргина и его сыновей, принявших мучениче­скую смерть от рук банды Крюкова.

Отец постарел и сильно сдал. Шить он ничего уже не мог из-за катаракты, но старался что-то делать по хозяйству. Опираясь на палочку, он отвёл Ивана в сто­ронку во дворе и, глядя снизу вверх на сына, спросил:

- Ваня, ты в Бога-то веруешь?

Он уже забыл, что его сын член партии, что никогда не ходит в церковь...

- Верую папа, верую! - сказал Марчуков, чтобы не обижать отца.

Мама как-то исхудала, ссохлась, но по-прежнему хлопотала возле печи с ухва­тами.

Лёня взял в жёны местную крестьянку, необразованную, шумную и не совсем опрятную. «А зачем мне городская жена? У меня, видел, цветов сколько? Мне помощница нужна!»

Пока женщины готовили обед, Иван с Лёней сели играть в шахматы. Лёня выиграл, довольно смеялся, обнажая свои белые зубы.

Иван смотрел на его могучий торс, крутой выразительный лоб и думал: как щедро наградила природа его брата и умом, и здоровьем! Может, и неплохо, что живёт со стареющими родителями, но как же он сам, неужели доволен?

- Лёнь, ты же почти закончил академию, у тебя же голова - кладезь. Ты при­рождённый руководитель!

- Оставь, Ваня! Сыт по горло! Здесь - мои цветы, и упрятать меня в психушку за то, что я их продаю, нет никакого смысла!

В Новохопёрске они нашли домик Ивана Степановича. Жил он один - бывший есаул войска Донского, бывший лесник Телермановского лесничества, а теперь пенсионер. Расплакался, увидев подросших внуков.

Он достал бутылку водки и разлил её в три стакана - Ивану, водителю Нико­лаю и себе. Паша накрывала на стол:

- Папа, зачем же? Водитель не пьёт, он за рулём. да и Вам, может, многовато будет?

- Не много, дочка, в самый раз! Рази ж часто такое бываить? И-и-и-х! Ну, бу­дем!

Опрокинув стакан, Степанович с сожалением глянул на непьющих мужчин, потом посмотрел на внука:

- Что ноне за мужик пошёл? А, Санька? Ты как в школе-то учишься, хорошо? Вот и невеста наша Оля подрастает. ишо недавно ей кроватку мастырил! А у меня вторая жёнка умерла, а третью я сам выгнал!

- Папа, может, к нам переедешь? Иван тебе найдёт отдельное жилище, и бу­дешь ты рядышком!

- Пашуня! Вы сами-то как голь перекатная - с места на место. Так и меня буи- те за собой таскать? Нет уж, я здесь привык! Здесь и помру.

Когда уезжали, Степаныч заплакал. Паша прижала его тяжёлые узловатые руки к своим щекам и заплакала сама. Она долго смотрела в окошко машины, как стоит он у калитки, припав на простреленную ногу. Сколько ему ещё осталось?

* * *

- Розенфильда, каждый день ты не в настроении, даже поговорить не хочешь!

- Откуда взяться этому настроению? Нам опять грозит переезд, на этот раз, надо думать, в Анну, в районный центр. Только привыкнешь, обживёшься по- человечески - и снова в дорогу. И везде - по три года!

- Да, а места здесь какие, на Битюге! Евсигнеев приезжал вместе со всем своим семейством, наглядеться не мог. Ты тогда оставалась с Олей, она приболела. Мы ездили на любимое место. У Евсигнеева - две дочери: Тоня, младшая, и Сима - её назвали так в честь матери - постарше. Ничего, миленькие, особенно Тонечка. Борька фотографировался с ними на фоне речного затона, деревьев - встал посе­редине и обнял обеих за плечи, наш жених двенадцатилетний! А эти - «колобки николаевские» - так и вьются возле Борьки, а меня вроде и не замечают! Нико­лай, отец сестрёнок этих, с улыбочкой: «Выбирай, Борька, и враз обженим!» Даже свой китель не снял, только расстегнулся. И смолит одну папиросу за другой. Что ты скажешь - секретарь! Собрался уезжать в Усмань «первым». А Марчукова сватал в Анну, в сельхозуправление, начальником агрономического отдела. Гово­рит: «Давай, Ваня, пока я здесь, а то потом неизвестно куда засунут!» А что Ивану остаётся делать? Поднимать очередное хозяйство?

- Да нет. Ему пришло время где-то осесть! И Паша ему тихонечко вопрос под­кидывает: «А у нас когда-нибудь свой дом будет?». Мальчишке тоже школу ме­нять. Кажется, он привык здесь.

- Ещё бы! Всё пыталась тебе рассказать, да тебе всё недосуг!

- А что стряслось?

- Как же, у нашего мальчика - первая любовь! Лидочка Бассардинская - пер­вая красавица в классе, дочь комбайнёра.

- Что ты говоришь! И давно это у него?

- С майского утренника, когда они вместе должны были читать стихотворение. По сценарию, ещё на репетиции, он должен был взять её руку в свою. Боже! Что с ним творилось! Все мои средства памяти зашкалило от биотоков! Я записала невероятную по всем параметрам диаграмму! Так что наш шеф останется дово­лен - его тайна прикосновения расцвела здесь кустом алых роз, осталось только наблюдать за развитием.

- И ты до сих пор молчала?

- Я пыталась понять, случайный это всплеск или устойчивое чувство, иначе ты опять стала бы смеяться надо мной.