Untitled.FR11

- Иван Петрович! Очень жаль! - ответил Болдырев, порывисто пожимая руку Ивана. - Да ведь и у Вас могут быть какие-то планы, не век же Вам куковать в забытом богом Курлаке. В районе-то и возможностей побольше двигать агро­номию, а здесь, благодаря Вам, понимание в обращении с землёй останется!

- Вы преувеличиваете мои возможности, Иван Степанович! Меня занимают печальные мысли: почему народ идёт по линии наименьшего сопротивления, по­чему не хочет трудиться? Последнее время я стал себя чувствовать среди людей, из которых вышел, одиноким странником. Вот моя соседка Таня, служительни­ца богу, говорит, что человеку много не надо, ей достаточно её убогого жилища. Она считает, что люди живут неправедно, в том числе и церковники, и восхваляет какого-то старца - то ли пророка, то ли святого .

- Знаю, это Ефрем. Он живёт в старом Курлаке, проповедует свою веру, но ничего нового не придумал, всё это было на Руси и поросло быльём. Хотя имеет глубокие корни, и эти корни уходят во времена раскола - времена народного бо- готворчества, когда пророков и новых толкователей христианства стало больше, чем попов.

Например, в восьмидесятых годах семнадцатого века в Воронежском уезде появился пророк Василий Желтовский. Он отрицал всякую молитву в храме - ибо бог не в храме, а на небесах. отрицал церковные таинства. Крещение, про­изведённое в церкви, считалось наложением печати антихристовой; её нужно было смыть вторым крещением в чистой речке, и занимались этим обычно мест­ные пророки наподобие Ефрема. Таинство брака тоже было отвергнуто, доста­точно было простого благословения. Большая часть этого крестьянского раскола объясняется неприятием официальной власти и церкви, считавшимися «анти­христовыми».

Вы понимаете, у всех на слуху бунт Стеньки Разина, но это лишь капля в море по сравнению с повсеместным духовным бунтом крестьянства, продлившимся три столетия, - этот бунт изучался узким кругом учёных, и только специалисты знают, что ввергло Россию в нищету. Не междоусобица, не татарское иго стали причинами той пропасти, в которой оказалась Русь. Извините, Иван Петрович, эта тема для меня наболевшая, и я, может быть, увлёкся!

- Что Вы, что Вы, Степан Николаевич! Я слушаю Вас с огромным удоволь­ствием, и сам о многом стал задумываться. Былой оптимизм из меня давно ис­парился! Вы как раз говорите о важном: по части истории у меня значительные пробелы.

- Так вот. Величайшая смута, продлившаяся более трёх столетий, началась сразу после смуты официальной, зафиксированной во всех учебниках истории. И эту многовековую смуту узаконил ряд правительственных актов, которые увен­чало «Соборное уложение» 1649 года. Оно окончательно ликвидировало дого­ворные отношения с властью и превращало крестьян в быдло, в рабочий инвен­тарь помещика. Это и послужило причиной массового бегства крестьян с осёдлых мест проживания в глухие незаселённые места. «Бегуны» и «Самосожженцы», «Хлыстовцы», «Духоборцы», «Молокане» - это творцы собственной крестьян­ской веры, для которых не столь важен был сам обряд - «старый» или «новый». Важнее был способ независимой жизни и веры, отвергающей власть «Каина», т.е. официальную; отвергающей веру церковную, веру «антихристову», прислуж­ницу власти. Бездомные и беглые, калики и нищие наводнили Русь по всем её пределам. Если бы меня попросили нарисовать Россию тех столетий, то у меня получился бы образ нищей старухи с клюкой, стоящей перед монашеским скитом, затерявшимся в тайге! Русская вера - ноша тяжёлая! Не так важно было верить в лучшее, о чём проповедовал Христос, как важно то, что Христос страдал, а оттого и мы страдаем, - нам необходим был его постулат о жизни-страдании. Русский человек слишком долго уповал на Бога - иного просто не оставалось, - оттого мы до сих пор убогие и нам до сих пор тяжко возвращаться оттуда, где мерилом духовности триста лет был способ «убожеской жизни».

Иван вспомнил, как совсем недавно слово «убогий» пришло ему в голову, и как кстати этот милейший человек расставил всё на свои места! Иван буквально впитывал каждое его слово. Степан Николаевич продолжал:

- Надо сказать, что коммунистический дух, зерно которого так обильно про­росло в России, - не изобретение Карла Маркса, идеи которого так и не прижились на Западе, а итог сознательного, трёхсотлетнего коммунистического сектанства крестьян в общинах духоборцев и молокан, имевших общинную землю и свою веру. Крестьянин-собственник, начавший нарождаться после Столыпинских ре­форм, только послужил причиной новго раскола и новой кровавой драмы. Иван Петрович, ещё раз прошу прощения, что я так пространно! Может, чаю?

- С удовольствием!

- Тогда пойдёмте ко мне в кабинет!

Они просидели за беседой с чаем долго. На прощание Степан Николаевич ска­зал доверительно: