Untitled.FR11

Началась весна. Липы покрывались молоденькими листочками, зеленела тра­ва, полюбоваться этими картинами можно было в те редкие минуты, когда уда­валось выскочить на улицу. Теперь Паша уже знала, что находится не на окраи­не Москвы, а на территории старинной усадьбы «Петровско-Разумовское», где обосновалась Московская сельскохозяйственная академия. Обо всём этом ей рас­сказывала Раечка, обещавшая сводить Пашу к Большому Садовому пруду, возле которого, как она уверяла, любили прогуливаться посещавшие эти места Коро­ленко, Лев Толстой и Чехов.

На прогулки времени не хватало. Частое недосыпание и нагрузки подорвали и без того слабое здоровье Раечки. Она часто падала в обмороки, и Паша почти насильно укладывала свою напарницу в постель. Её новая подруга никогда не жаловалась, своё нездоровье переносила с улыбкой. Более того, она уговорила Пашу молчать, чтобы, не дай бог, об этом не узнала мать. Однако та сама всё ви­дела, тем более что ей частенько приходилось посещать приёмное отделение, где каждые сутки дежурные врачи менялись.

Как-то Усольцева вызвала Пашу к себе и без предисловий спросила:

- Вы сутками вместе. Что с моей дочерью?

- Думаю, переутомление. Но она не хочет ничего слушать об отдыхе! Ей нуж­но два-три дня, чтобы она выспалась.

- У нас некем подменить. Справитесь?

- Конечно! - без раздумий ответила Паша, ей было не привыкать.

Историю Паши военврач Усольцева узнала от дочери (Паша больше никому не рассказывала о своём сыне), и в одно из своих дежурств в приёмном отделении она подозвала Пашу, не тратя время на лишние разговоры, сказала:

- Если Ваш сын был эвакуирован, то Вам следует обратиться в центральное управление эвакуации в Бугуруслане. Именно так я нашла своих родственников.

«Тётечка», как звал младший персонал меж собой Усольцеву, была строга и неприступна, и Паша, когда она вот так, запросто, заговорила с ней, просто оне­мела! Письмо было написано тут же, а спустя месяц Паша получила ответ из Бу- гуруслана, на машинке было отпечатано всего две строчки:

«Ваш сын, Марчуков Борис Иванович, 1938 года рождения (регистрация рож­дения: с. Алешки Воронежской обл.), эвакуирован в Казахстан, Сайрамский р-н, с. Карабулак».

От радости Паша прыгала до небес! Несколько раз она писала письма в Алеш­ки, на этот раз со своим московским адресом, но ответа пока не было.

В конце июля у Раисы взяли анализ крови, и гемоглобин оказался настоль­ко низким, что мать приняла решение отправить дочь в Главное санитарное управление, на более спокойную работу. Паше тоже пришло время явиться в это учреждение, где должна была решаться её дальнейшая судьба. Взамен вместо них прислали двух девушек, которым дали три дня на стажировку. Паша готовилась покинуть «Тимирязевку»: свернула свою шинель в скатку, тщательно выгладила юбку и гимнастёрку. Остаток дня она провела рядом с Раисой, держа её исхудав­шую руку с ниточками голубых вен в своих ладонях:

- Вот вольют тебе глюкозы с витаминами - будешь бегать, как ветер...

- Да уж. Вот только жаль . к пруду так с тобой и не сходили!

- После войны, Раиса, обязательно сходим!

Паша глянула на бледное лицо подруги, кожа которой будто просвечивалась изнутри, но, несмотря на нездоровье, её тёмные глаза тоже светились: в них не было ни сомнений, ни страха. Какая же она молодец!

Ещё Паша подумала о том, что завтра они уедут отсюда, а письма станут при­ходить в «Тимирязевку». Удобно ли обращаться к военврачу Усольцевой с прось­бой, чтобы забирала её письма? Впрочем, об этом можно попросить и девушек, которые будут работать вместо них.

В приёмном отделении Пашу ожидало то, на что уже она перестала надеяться, то, что заполняло её мысли всё последнее время: письмо! Она выхватила его из рук фельдшера, разносившего почту, помчалась в комнату, не обращая внимания на его крик вдогонку: «Танцуй! Танцуй!»

Слёзы сами катились из глаз, но и сквозь слёзы узнала беглый почерк Ивана. Трясущимися пальцами она надрывала края конверта, сидя на кровати. Тонкий, исписанный листик из школьной тетради лёг в её ладони:

« Дорогая Паша! Пишу тебе из Ульяновска, куда эвакуировали наш совхоз. Из- за моих лёгких меня не взяли на фронт, поставили директором совхоза. - Паша неожиданно зарыдала и, бросив письмо на кровать, схватила со стула вафель­ное полотенце, прижала к лицу. «Да ведь жив! Чего ж ты ревёшь!» - сказала она вслух и отбросила полотенце.