Untitled.FR11

- Борька! Этот дядя - мой очень старинный друг, мы с ним давно не виделись, и у нас очень важный разговор. Так что ты должен.

- ...запустить этого змея, - перебил Ивана Троепольский, - и важнее этого за­нятия я себе не могу представить! Борька! Откуда у тебя такие замечательные вес­нушки на носу? Смотри, у папы нет, у мамы, вроде, тоже. А-а-а! Знаю, это они от солнышка в Казахстане, папа мне тут рассказывал! Давайте запускать змея!

После пяти попыток змей, поймав ветерок, взмыл в воздух, к всеобщей радо­сти, и радовался этому больше детей Троепольский, а Иван с задумчивым лицом наблюдал полёт змея. Разговор заново начал Троепольский:

- Ваня, это не пессимизм, это реалии, в которых, увы, мы живём. Просто ты, занятый здесь по уши своей работой, на которую положил всё своё здоровье, не­множко оторвался от действительности. А я - варюсь в области, вижу многие хозяйства, среди которых твоё - редкое исключение. Вот ты, к примеру, с кем в области отметил свою награду?

- С Зиночкой, с Мильманами. Ты же знаешь, родней и ближе в Воронеже у меня никого нет.

- Идеалист! Ты ошибаешься! Роднее у тебя должен быть обком! Туда прихо­дят из хозяйств машины с продуктами, там завязываются связи крепче родствен­ных и решаются вопросы поставки техники в колхозы, а также втихую замали­ваются грехи «обезлички», когда успехи только на бумаге. Тебе просто повезло с директором треста, это - настоящий человек, но о нём можно только написать повесть. Над ним, как и над всеми, - обком партии. Там казнят и милуют, и слу­чись чего, ни твоя медалька, ни прошлые заслуги тебя не спасут!

- Как-то ты грустно обо всём, Гаврюша! Ладно! Если чёрт подведёт, может бог не выдаст? Идём дальше.

- Ваня, я знаю - твой оптимизм несокрушим. Я вовсе не пытаюсь его подто­чить, но поразмышлять ты должен: может, иногда, для общей пользы дела, надо и держать про запас «ход конём», водить дружбу с «нужными» людьми, а не так как ты - прёшь по линии наибольшего сопротивления, пытаясь своими успехами удивить мир.

Они прошли плотину с устройством для слива воды и мостиком на другой берег. Отсюда были виден полукруг красных кирпичных стен манежа - старин­ного и грандиозного для этих мест здания, оставшегося в наследство от графа. Сферический купол крыши перекрывался несколько раз, последний раз - до вой­ны - был накрыт оцинкованным железом. Говорят, что здесь, когда встал вопрос о выделении средств, приложил свою руку Семён Михайлович. Здесь потомок старинного русского рода Орловых выгуливал своих скакунов, приучая к седлу, учил слушаться узды и стремени, стремительно галопировать по кругу.

Рядом с выездными массивными деревянными воротами, обитыми металличе­ской полосой, - боковые двери, куда и вошли хозяин со своим другом. По узкому коридору они вышли в проход между металлическими прутьями, за которыми располагались стойла, и стенкой самого манежа. Сюда, в этот проход, выводили лошадей и вели до входа на круглую ровную площадку с несколькими рядами лавок для посетителей. Площадку время от времени укатывали катком, в который запрягалась лошадь.

Иван подводил Гаврюшу к каждой лошади, белозубо улыбался, не скрывая своего восторга, представлял своих питомцев, хотя у каждого стойла крепился металлический держатель со вставленной картонной табличкой - здесь можно было прочитать дату рождения, сведения о породе и всей родословной.

Вороная красавица Аргентина, стоявшая в первой клети, тревожно задвига­ла ушами, кося глаза на посетителей. Её жесты были понятны Ивану: мол, чего пришёл, ты же не берёшь меня дважды в день - хотя я бы с удовольствием - на просторы...

Ускова не было видно - время обеденное, поди, покормил лошадей, поел и спит в какой-нибудь каморке.

- Резеда-вторая - это моя рабочая лошадка, дочь той Резеды, что была у меня в Алешках. Ты её помнишь, тоже на неё садился. Вылитая мама! Старушка проеха­ла со мной полстраны и вернулась назад. Почти ослепла, стоит в стойле с противо­положной стороны. А вот это - мой. наш рысак, будущая беговая гордость.

- Да ладно, Иван! Не поправляйся. Твой он, твой! И только благодаря тебе он здесь стоит. Я же не пытаюсь отобрать у тебя что-то! Не будь тебя, может, ничего бы этого не было, ты же должен был понять, о чём я протрубил.

- Понимаю. Смотри, какие у него тонкие ноги! Масть - каурая, очень ред­костного оттенка.

Жеребец по кличке Цезарь неожиданно вскинул голову и заржал.

- Видишь, негодует, хочет на прогулку. Утром мы запряжём его в двуколку и дадим ему возможность надышаться ветром!

Троепольский добросовестно прошёл все стойла, удивляясь звучности имён жеребцов и кобыл. Здесь были лошади, как лебеди, белые, серые в яблоках, гне­дые и чёрные - Саламандра и Суламифь, Циния и Резеда, Гнедой и Глечик, Ган­нибал и Цезарь..

- Ваня, скажи, кто придумывает имена твоим красавцам?

- За помощью не обращаюсь, я действительно чувствую, что они принадлежат мне, как мои дети! У Будённого есть Софист - он берёт все призы на скачках на