Унтовое войско

— Гиляки просили капитана Невельского защитить их от своеволия иностранцев. Приходили к нам старики из селения Гинель и пояснили нам так: «Земли наши и родовичей наших, как и тунгусов, по берегам Амура одни и те же. Тунгусов из нас никто не обижает и не трогает, и они, тунгусы, нас не трогают. То и мы, гиляки, желали бы, чтобы вы так сделали… чтобы и мы были спокойны, чтобы нас манджуры не били и жен наших не хватали, и чтобы с моря чужие не насильничали и не обижали нас. Когда вы здесь, то нас не тронут. Мы ведь также не обижаем вас и ничего не украли у вас. Ваш прапорщик один был здесь, и с ним было много товаров, мы товары те хранили и ничего ему не сделали худого». А так ли думают о русских в прочих селениях гиляков? Капитан Невельской этим же был обеспокоен. И так же спрашивал. На То те старики отвечали ему: «У гиляков ум один, и все они думают о русских не худо». Слова эти справедливы. Когда мы собирались ехать в Аян, то к нам в Петровское зимовье заявилось до шести десятков гиляков из разных селений, и все узнать хотели: куда и надолго ли отбываем? Узнав, что мы отбываем в Аян за потребными нам вещами, гиляки избрали двух представителей от себя и просили нас взять их с собой. Мы, мол, ваших начальников — дженги заверим в своей преданности и привезем какие нужно товары. «Ведь вы видите, что у нас добрый ум», — говорили они нам. Гиляки поехали с нами и остались довольны. В Аяне их спрашивали: «По своей ли воле и охоте пришли к нам?» Те отвечали: «Сами захотели побывать у вас в гостях и видеть ваши юрты».

Карсаков добавил:

— По всему судя… гиляки очень не глупы, словоохотливы, веселы и в обращении свободны, но без нарушения приличия.

— Государю будет приятно услышать о новых своих подданных, кои так преданно нам служат, — проговорил генерал. — Но ведомо ли тебе, пятидесятник, что предпримет Невельской на тот случай, если иностранное судно осенью снова подойдет к лиману? Господин капитан распорядился одно судно Охотской флотилии оставить на зимовку в гавани Счастья.

— Тебе, братец, позволен месячный отпуск для отдыха и исполнения хозяйственных надобностей, а там собирайся… туда же, в бухту Счастья. Невельской уже в Аяне. Отвезешь ему новые инструкции и, останешься там. Понял?

— Так точно, ваше превосходительство!

— Ступай с богом, пятидесятник. За царем служба не пропадет.

Глава третья

Муравьеву понравилась усадьба Бестужевых. На селенгинском крутояре в окружении скал стоял двухэтажный дом с колоннами и балконами. Колонны до самой крыши увиты хмелем и плющом.

Генерал заехал к Бестужевым отчасти из простого любопытства, чтобы, прибыв осенью в Петербург, кое-что знать о жизни этих государственных преступников и сказать, где надо, свое слово, а отчасти он решил побывать у братьев-соузников для того, чтобы прослыть благородным и добрым вельможей, коему не составляет труда выслушать просьбы опальной семьи. Давно ли Бестужевым не разрешалось отлучаться от усадьбы далее пятнадцати верст? Муравьев отменил это полицейское ограничение.

Михаил Бестужев, смеясь, поведал генералу, что позапрошлым летом скот обывателей потравил их покосы, и они с братом не могли туда поехать… шестнадцать верст от усадьбы. «Не в Петербург же писать по такому пустяку».

Они сидели втроем в беседке. За решеткой сада виднелись смородиновые кусты. В зеленом аромате рубчатых листьев черным наливом спели ягоды…

—

—

—

—

—

— 

—