Унция или Драгоценное Ничто

– Вот и нет, – Птица заговорила серьёзным тоном. – Любая та, что царственна душою, своей страной волшебной обладает!

– Мечта в её сияющих границах прекрасное творит и созидает, – на лету подхватила Унция.

Поля и леса уплыли, скрываясь в перламутровом тумане, и под ними вспенилась, задышала тёмно-фиолетовая, почти чёрная океанская пучина.

– Да, не всё грёзы пусты, – заметила наставница. – Но начнём урок, пройдёмся по гамме сверху вниз!

Они вошли в пике, и Унция сжалась в комок, ожидая удар. Но вместо этого ощутила внутри плавное движение, словно скрипка, подхватившая колебание струн.

– Это «си», – пропела Птица тёмно-фиолетовым голосом, и нота, заполнив всё вокруг, окрасила принцессу в тёмно-фиолетовый цвет.

Новая волна пробежала по туловищу, и пучина, с высоты казавшаяся морем, стала небом над головой, а внизу заплясали волны, уже – синие.

– Это «ля»! – смычок одел её в синий цвет.

И опять море внизу стало небом наверху, меняясь на светло-голубое, а потом на изумрудное. И ноты «соль» и «фа» закачались внутри, и Унция светлела одновременно с чудесными морями, тут же превращавшимися в небеса.

Жёлтое нахлынуло нотой «ми», оранжевое вспенилось «ре», красное искупало в «до». Последнее из морей наполнило всё вокруг снежной, звенящей тишиной и так же беззвучно растаяло. Уходя, его волна обнажила узорчатое полотно, сотканное из бессчётных сияющих нитей, и Унция ощутила себя одной из них – натянутой на неведомую глубину мира. А краски волшебных морей, бродя внутри, уже складывались в гармонию незнакомой и, вместе с тем, родной мелодии.

– Это рождается твоя Песня! – голос Птицы звенел и близко, и далеко, словно жил на этих нитях-струнах. – У вас обеих теперь абсолютное звучание, и вы можете различить любой неверный звук! Эти фальшивые ноты – чьи-то боль и страх, гнев и разочарование. И пока у вас с Песней есть силы, не оставляйте такие ноты без внимания, исправляйте их, и мир будет звучать чище и светлее!

Они устремились дальше, и струны вздрогнули, зазвенели, а прозрачная ткань ожила, выпуская навстречу крылатых рыб и зверей с человеческими лицами.

– Африка! – пропела Птица. – Вот где много твоих родственников. Здесь живут мечты о себе самих, – пояснила она.

Фантастические существа пронеслись мимо, смешались с волнами Индийского океана. Выступил берег, усеянный изумрудными звёздами пальм, взметнулось пламя костров, вокруг которых раскатисто и неровно зачастили барабаны.

Принцесса почувствовала, что струн касаются, но не так бережно, как это делали волны семи морей. Сейчас они вибрировали нервно, подобно звучанию барабанов. И почти сразу в прозрачном полотне появился кривой стежок – неверная нота кольнула и, словно иголка нить, потянула её за собой.

Птица расправила крылья, останавливая полёт, и пространство вздулось пузырём, приближая происходящее у костров до расстояния вытянутой руки. Замелькали лица, покрытые пепельным пунктиром татуировок, сверкнули белки с плывущими зрачками. Болезненная нота вновь пронзила, дёрнула, притягивая Унцию к человеку, лежавшему на спине в круге танцоров. Но, опередив её протянутую руку, к несчастному устремилась Песня.

В следующее мгновение мускулы, сведённые в гримасу муки, разгладились, и человек сел на песке. Не спуская глаз с лица принцессы, он затянул что-то пронзительное и одновременно весёлое. И это была её мелодия!

Пространство вокруг вновь звучало чисто – вредная нота растворилась без следа.

– Хорошо, очень хорошо! – похвалила Птица. – С первого раза так вселить надежду!

– Неверный интервал был совсем небольшим, – Унция почувствовала, как её тянет уже в другую сторону.

На какое-то время всё заволокло непроницаемой облачной пеленой, но нить внутри продолжала дёргаться и дрожать, безошибочно указывая путь. И, когда пелена рассеялась, под ними был большой город у реки. Мелькнули башни высокого собора, подплыла площадь, полная людей. Разноголосый гул нахлынул со всех сторон, но призыв о помощи звучал отчётливо, высоко над толпой.

Присмотревшись, принцесса заметила крошечную фигурку, медленно, словно божья коровка по стеблю, двигавшуюся по канату. Она не видела лица канатоходца, но слышала, что это ещё совсем мальчишка. Страх, время от времени сжимавший его сердце, отдавался в ней мутными всплесками.

«Мне нельзя упасть, никак нельзя упасть! – звучало на молящей, постоянно повторяющейся нотке. – Если я упаду, некому будет заботиться о моих младших сёстрах и матери, которой сейчас так тяжело. Будь у меня отец или старший брат, я бы мог упасть. Но их нет, и мне нельзя упасть, никак нельзя упасть!»

Коротенькими шажками он скользил по верёвке, которая вибрировала и раскачивалась всё сильнее. Толпа внизу тоже качалась, расступаясь там, где скрещивались в высоте канат и шест.

– Ты не упадёшь, – подпела Унция в такт его шагам. – Ты совсем мальчишка, но уже такой смелый!

– Да, я смелый! – повторил он, продолжая идти вперёд.

Песня принцессы расстелилась прозрачным полотном поверх каната, и как раз вовремя, – налетевший ветер накренил шест, и нога канатоходца соскользнула с верёвки.