Уорхол

Энди так интересовался танцем, что пошел еще дальше и стал брать уроки модерна с сестрой Кесслера, Корки Кауфман. Он не был особо ритмичным от природы и страдал от всех этих плие, но дважды в неделю переодевался в трико и присоединялся к девушкам, осваивавшим ритм, пространство и движение в течение целого часа. Он, единственный мужчина, также ходил в женскую группу современного танца в Техеи, демонстративно сфотографировался с ними для выпускного альбома. Через многие годы на вопрос, помнит ли она его, их преподавательница Дороти Кэнрич фыркнула: «Тот чокнутый!».

Его самой большой радостью были вечеринки. В гостиной семьи Гретхен Шмертц или у Кесслеров, раз папа-Кесслер женился и переехал, Энди сидел за столом, прикрывая рот рукой характерным жестом, содранным у его мамы, и прислушивался к разговорам вокруг. «Любил их ужасно, – говорил Кесслер. – Просто обожал вечеринки. Весь сиял. Прямо освещалось его ангельское личико».

Энди никогда не заговаривал о своей гомосексуальности, ни к кому не приставал и, как и большинство учащихся, не имел сексуальных контактов с кем-либо, пока учился в Карнеги Техе. Альберт Голдман:

Перепихи руководство считало чем-то чреватым. За это отчисляли. Поэтому шалили умеренно, да и не было у большинства студентов денег – жили дома с родителями или в крохотных комнатках, которые снимали неподалеку от кампуса у каких-нибудь старых матрон, так куда было пойти? Да и работали круглые сутки. Любого, заговорившего бы в открытую о гомосексуальности, посчитали бы сумасшедшим.

Хотя открытые геи-студенты встречались на театральной кафедре, где манерности было достаточно, чтобы она им сходила с рук, в более пуританской среде кафедры живописи и дизайна неприкрытой гомосексуальности было не место, хотя гомосексуалы присутствовали и среди учащихся, вроде Джорджа Клаубера, и среди преподавателей (таким был, например, Перри Дэвис, новенький, молодой учитель).

Британский историк Джона Костелло писал в книге «Любовь, секс и война»:

Опыт воинской гомосексуальности во Второй мировой ослабил старые запреты. Служившие в тесной близости друг к другу люди столкнулись с фактом, что выбиравшие сексуальные отношения с другими мужчинами не страдали смертельным недугом и не являлись трусами или неженками. Много тысяч гомосексуалов обнаружили новое сознание собственной коллективной идентичности в барной субкультуре и братстве, усилившемся перед лицом требований войны.

Послевоенной реакцией на ослабление морали в военное время стала неизбежная гомофобская кампания.

Бетти Эш отождествляла себя с Энди, потому что, будучи черной, она также была дистанцирована от принадлежавших привилегированному большинству однокурсников.

Были такие, кто сторонился как чумы похожих на геев. Был распространен предрассудок, будто все художники геи, а быть геем неправильно и плохо. Поэтому некоторые пережимали с брутальностью, чтобы избежать любых подозрений в гомосексуальности или даже благосклонности к самим геям.

Всем было вполне очевидно, что Энди являлся геем из-за его манеры одеваться. Носил вельветовый пиджак со стоячим воротником и прикрывал горло нежной рукой. Ходил пританцовывая и шептал «привет!» каждому встречному изумленным, срывающимся голосом. Когда сидел, живописно складывал руки или опирался на ладони.

Бетти Эш: