В адрес СПИДа он отпускает по-детски безответственные словечки, эта манера сильно озадачивает, даже если в ней просматривается фобия. Его размышления искренни? Не всегда. Когда он надевает обычную гротескную маску, становится как-то неловко над ней смеяться. 11 мая 1982 года: «В
Что касается валиума, четыре отрывка «Дневника», выбранные в качестве примера, возможно, помогут нам увидеть эволюцию его отношения к этому медицинскому препарату. 24 декабря 1983 года: «На меня напало полное уныние. Дома принял валиум – и забыл обо всем на свете». 17 июня 1984 года: «Попытался заснуть без валиума, однако вино, выпитое за ужином, на меня плохо подействовало. Валиум для меня – идеальное средство». 2 октября 1986 года: «Принял свою дозу валиума и лег спать. Видимо, нужно признаться “Дневнику”, что я крепко подсел на крючок валиума. Я попал в зависимость. Я прочитал о симптомах зависимости в газете, и все они у меня есть. Начиная с декабря, чтобы получить рецепт на него, нужно будет собирать еще больше подписей, так что уже сейчас нужно сделать запасы». 29 декабря 1986 года: «Я действительно попал в наркотическую зависимость от валиума. Вечером я принял только четыре таблетки, но когда я решил от него отказаться и больше месяца совсем его не принимал, у меня началось головокружение, а это симптомы “ломки”. Я стал снова принимать валиум».
Нарочно ли Уорхол оставил упоминание о том, что он «сидит» на валиуме, как на наркотике? Если Уорхол «глотал» медикаменты, «колол антибиотики», может быть, он находился в гораздо большей зависимости, а его организм был гораздо сильнее отравлен медикаментами, чем он сам полагал? Он всегда восставал против подозрений в употреблении кокаина, но делал это так неловко, что эти подозрения лишь усиливались. По крайней мере, все считали, что случаем попробовать это «зелье» он не пренебрег. 5 января 1982 года он сделал такую запись: «Встал рано. Чувствую головокружение, и все плывет перед глазами, как во время действия ЛСД, хотя я никогда его не принимал».
Между тем Уорхол продолжал писать портреты; ревностно следил, не забыла ли о нем пресса; участвовал (соблюдая, более или менее, секретность) в работе совета Нью-Йоркской академии искусств, основанной в 1980 году, голосуя за возвращение традиционного художественного обучения, подразумевающего рисунок с живой натуры и гипсовых муляжей.
Целыми днями он пил кофе и объяснял это так: «Я решил худеть». 9 апреля 1981 года он решил стать манекенщиком. «Фред буйствует – он думает, что я сошел с ума. Но я в самом деле хочу этим заниматься, поэтому я просто не обращаю на него внимания». Моделью он все-таки стал, несмотря на критические выпады Криса, который сказал, что раз он старше других, то должен ходить надменно, не стесняться, с высоко поднятой головой. «Я полагаю, что должен найти способ стать более раскованным», – резюмировал Уорхол.
Задача оказалась не такой уж простой. «Боб сказал мне, что на подиуме я выгляжу смешно, когда начинаю изображать модель, – говорил Уорхол. – Я ответил, что мне это безразлично. Он возразил, будто это не только его мнение. Если у меня смешной вид, то и в его работе тоже возникнут сложности».
Он считал себя «уродливым», повторял то и дело, что ему просто необходим лифтинг, обычного макияжа было недостаточно: все равно видны следы от прыщей на щеках и шее. «Купил косметику от Патриции Филд[674], – писал Уорхол. – Помада японская, но мне нравится придумка Фиоруччи[675] с тональным кремом, который придает губам натуральный бежевый тон. Когда-то мои губы были полными, теперь этого уже нет, они почти исчезли. Куда делись мои губы?»
«Имея жизненный опыт, / немыслимо существовать / рядом с цветами», —писал Исса в конце XVIII века в одном из своих красивейших хайку.
Но о какого рода опыте и о каком роде существования идет речь?