Уорхол

4 октября Баския, словно по волшебству, обрел пристанище в старом промышленном здании на Кристи-стрит, благодаря хлопотам Бруно Бишофбергера[677], который обеспечил ему беззаботную жизнь. Слишком беззаботную, утверждал Уорхол. Он издалека наблюдал за ухищрениями Бишофбергера, приглашенного вместе с Баския в мастерскую Джулиана Шнабеля на 20-ю улицу: «Когда мы подъехали, на улице возле дома уже стояли три лимузина. Бруно знал, как быстро избаловать художников. Джулиан живет в том же доме, что Левайн, я ревную, четыре года назад Джулиан купил ему столько красивых вещей. Он недавно женился, я был представлен красивой женщине. Он занимается чем-то вроде bad painting. Он – карьерист. Собралась целая группа парней, которые занимаются этим bad painting. Я подозреваю, что все они находятся под влиянием Нила Дженни[678]. Появился Бруно и сказал: “Я покупаю все”, и мальчики тут же привыкли к деньгам».

С Китом Харингом, который умел его развлечь и в котором он заметил живой талант, увидел гениального рисовальщика и безошибочно определил человека, умевшего достичь успеха, они иногда совершали «вояжи» по гей-барам. В какой-то вечер они зашли в Rounds, «заведение для педиков, на углу 53-й и 2-й». Жан-Мишель Баския отказался составить им компанию. По его словам, когда-то у него не было денег, он «обслуживал» клиентов в таких барах за 10 долларов, а теперь не хотел об этом вспоминать.

Уорхол не слишком жаловал Шнабеля: «Он стопроцентный карьерист и “вечный двигатель”» – первая его характеристика. «Он не тряпка, это точно» – вторая… «Это Джим Дайн конца 1980-х годов. Он подражает работе других, и у него очень много амбиций», – уточнял Уорхол немного позднее. Этот отзыв ни в коем случае нельзя расценить как похвалу.

А вот Баския – совсем другое дело! Для него Баския – это жизнерадостный ребенок. «Я заметил, что у любого человека, достигшего какой-то вершины, обязательно появляются в глазах искорки. Они так и блестят», – писал Уорхол. Баския не нужно было покорять вершин, он уже излучал сияние.

«Это обжигающее знамя молодость навеки признала своим» – эта эпитафия Андре Бретона[679] на смерть Анто-нена Арто как нельзя лучше подходит к Баския. Баския – это напряжение, это пламя, ликование и гнев, элегантность, смешанная с примитивизмом, резаные раны, ритуальные насечки на коже, растушевывание, рисование линиями-прочерками наотмашь, надписи-граффити, полыхание, порывистость и грациозная пластичность.

Баския живет улицей, сжигает себя наркотиками, но не стоит обманываться на его счет: он отлично знает, чего хочет, и понимает, что делает. Недаром в семнадцать лет, встретив случайно в кафе Гельдцалера, он продал ему переделанные им самим почтовые открытки. Гельдцалер заинтересовавшись, спросил, какие темы он выбирает для рисования. «Монархия, героизм и улица», – заносчиво ответил парень.

Уорхол хотел его, и он его получил. Энди обворожил его, как очаровывал всех художников своего поколения, будь то художники-граффитисты, как Кит Харинг, Жан-Мишель Баския, и неоэкспрессионисты, как Франческо Клементе, Сандро Киа[680], Джулиан Шнабель. Все они были без ума от его загадочных речей, рекламного чутья, манеры говорить о деньгах напрямик. Для них Уорхол был живой легендой, идолом.

В свою очередь Уорхол по-своему был очарован этой нетерпеливой, «шустрой» молодежью, но к Баския его отношение было совершенно другим: «Он один из тех ребят, от которых я теряю рассудок», – говорил он.

Только не надо заблуждаться: их отношения не будут связаны с сексом. Если один из них делал бы попытки придать им такой характер, то им был бы скорее Баския, который оставался бисексуалом, он был способен на все, лишь бы привлечь внимание Уорхола.

По словам Дэвида Бурдона, Баския, в первую очередь, собирался настроить в свою пользу Пейдж Пауэлл, молодую энергичную женщину, которая отвечала за рекламу и продажу в Interview. Хотя не в ее принципах было общаться с наркоманами, перед обаянием молодого художника она устоять не смогла, и он почти сразу переехал к ней жить. Как-то вечером, вернувшись домой, она увидела, что весь пол в квартире устлан книгами, журналами и газетами со статьями об Уорхоле: «Он читал мне вслух все эти заметки и задавал бесконечные вопросы, – вспоминала Пейдж Пауэлл. – Он делал небольшие зарисовки-портреты Энди. Позже я поняла, что была только нитью, связывавшей его с Энди, кем-то вроде посредника».

Именно так. В 1983 году Уорхол взял его в короткую поездку по Европе. Молодой художник попал в сказку, перед ним открывались все двери. «Он завоевывал престиж, – говорила Пейдж Пауэлл Дэвиду Бурдону. – Он страстно желал слиться с этим обществом. Проникнуть в него стало его наваждением».