Упоение местью. Подлинная история графини Монте-Кристо

– Ну, давай скорее, чего тянешь, затейница, я уже хочу, – подмигнул он. – Мне это даже интересно. Я, по правде скажу, связанных баб пару-тройку поимел, а вот так, чтобы сам связанный, никогда не доводилось. Ну, давай, скидай одежку, не тяни – глянь, мне уж невтерпеж! – выгнулся в сладострастном ожидании. – Иди ко мне! Ну! Иди, говорю, – прикрыл глаза и сладострастно осклабился.

– Убью я тебя, Саша, – тихо сказала Ирина, поднимая руку с револьвером.

Серегин открыл глаза и, увидев оружие, издал звук, похожий на смех.

– Ну, ты, Ирина Сергеевна, зате-ейница! – почти весело протянул он, хотя в сощурившихся глазах появилась обеспокоенность. – Ну, развеселила! Силы моей нету! – натужно засмеялся. – Давай, давай, не тяни, раздевай одежку-то! Не могу я больше терпеть. Ну! – сделал попытку приподняться, но снова откинулся на подушку.

«Надо же. Не верит. Думает, игра», – Ирина, переложив револьвер в левую руку, приподнялась со стула и сверху вниз, с размаху, как тогда он в Бологом, ударила кулаком ему по скуле.

– Ты чего, баба? Сдурела, что ль? – На побагровевшем лице Серегина бешено блеснули глаза. – Ты, слышь, борщи, борщи, да не перебарщивай! А то я и впрямь разозлюсь! – Руки напряглись, пытаясь порвать шнуры.

– Это тебе, Сашуля, за тот удар, мне по лицу, – сказала спокойно, почти равнодушно.

Бесцветные брови Серегина поползли вверх.

– Видно, запамятовал? В Бологом? – Наклонилась немного, глядя с усмешкой.

Серегин, плотно сжав узкие губы, пристально смотрел на Ирину, будто силясь припомнить.

– Не помнишь? А я, видишь, помню! – Снова опустилась на стул, вдруг ощутив нервную дрожь, волной прокатившуюся по телу. – Было вас там в Бологом четверо, а муж мой – один, беззащитный, – сделала паузу, – как ты сейчас. А я просила, умоляла, не трогайте, отпустите! Ведь он же, Саша, ни в чем не был виноват. Ни перед вами, ни перед властью вашей. А вы его убили. Ни за что. По пьяной прихоти и безнаказанности.

Глаза Серегина забегали, крылья носа задергались.

– Ты чего говоришь-то, Ир? Никак не пойму я. Слышь, попить дай! – попытался приподняться.

– Лежи, лежи, Сашенька. Я подам, – взяла с прикроватной тумбочки графин с водой. – Пей, – плеснула в лицо, – сволочь!

Серегин вздрогнул и жадно облизнул мокрые губы.

– Какого такого мужа? Ты чего, дура, белены объелась? – снова начал распаляться.

У Ирины перехватило дыхание.

– Попил, милок? Или еще плеснуть?

Серегин покачал головой.

– Тогда слушай, – поставила графин на место. – Слушай меня внимательно, Серегин. Двое нас осталось. Ты да я. Про мужа моего ты, понятно, уже вспомнил.

Серегин молчал, прерывисто дыша.

– Кстати, поди, не знаешь, Яков Степанович, дружок твой говорливый, который в санатории лечился, – помер. Сказочку мою послушал и преставился. От переживаний. Чудны дела твои, Господи!

Серегин смотрел не моргая.

– Двое других – матрос красномордый, Мальцев, знаешь, наверное, с якорем на руке, и еще один, белесый, на моль похожий, – поморщилась, – Тушкевич…

Заметив, что Серегин сжал кулаки, усмехнулась:

– Ну да! Вижу, что знаешь обоих! Да ты же мне сам про них говорил, – сделала вид, что только сейчас вспомнила. – Так они оба в ресторане, куда я их пригласила, рыбки поели и – туда же, к дружку своему Степанычу, отправились. Видно, рыба в тот день несвежая была, – посочувствовала окаменевшему Серегину. – Из них ты один теперь остался. И вот я… – задумчиво посмотрела на револьвер.

– Ах ты, сучка! – прогнусавил Серегин и яростно задергал руками, пытаясь освободиться. – Так ты та самая бабеенка? Ой дурак я! Ой дура-ак! Как же я тебя сразу не распознал? Чуял ведь нутром, глаза знакомые! Ах ты, контра! Как же ты, змеюка, выжила? Говорил я тогда Степанычу, кончать дамочку надо, – процедил сквозь зубы. – А он, добрая душа, о других товарищах подзаботился. Вот и назаботился. Тебя ж, сука, прямо в тюряге порешить должны были после всего! – сказал со злобным сожалением, сжимая и разжимая бессильные удушить короткие пальцы. – Да только знай, стерва, товарищи мою погибель не простят. Ой не простя-ят! И тебя саму, и графа твово буржуйского живьем порву-ут! Они ж ведь знают, – его лицо скривилось в хитрой ухмылке, – что я с тобой, сучка, ради дела на связь пошел. Ради дела!

– Ой дура я дура! – запричитала, передразнивая Серегина. – А я-то думала, по любви. Значит, обманул ты меня, Серегин? – Опустила глаза на револьвер, потом снова посмотрела на Серегина.

Серегин задергался всем телом.

– Не имеешь права! – почти выкрикнул он.