Упоение местью. Подлинная история графини Монте-Кристо

Поезд набрал ход. Холодный, продуваемый осенним ветром и пропахший паровозным дымом вагон, казалось, перемещается в безвременье. Ирине, прижавшейся к плечу мужа, почему-то захотелось рвануть ручку стоп-крана и остановить состав. Она готова была поклясться, что слышит в ночной темноте еле различаемый стон поезда, мчавшегося в неведомое, словно по узкому лезвию, рассекавшему время и людей надвое… 

* * *

В купе было холодно, сквозь разбитое окно, прикрытое намокшей холстиной, прорывались струйки дождя. Ракелову не спалось, хотя монотонный перестук колес уже убаюкал попутчиков. Ирина беспокойно дремала на его плече. Вероятно, ей что-то снилось – тело ее время от времени вздрагивало, а губы шевелились, выговаривая неразличимые слова. Только чернобородый, откинув голову, сидел с полуприкрытыми глазами, так что было непонятно, спит он или нет. Итак, скоро они с Ириной вернутся домой. Что дальше? Поручения Александра Федоровича, в том числе и секретные, выполнены, да только самого Керенского у власти уже нет. Неужели нужно было брать еще левее? Туда, где Троцкий и Ленин, бросающие в толпу безответственные, но простые и оттого безмерно привлекательные лозунги, проповедующие, в отличие от эсеров, уже не индивидуальный, а массовый террор, использующие самые низменные инстинкты толпы, которую они стали называть народными массами? Как же это Александр Федорович упустил ситуацию? О предстоящем выступлении большевиков было известно заранее. С середины октября многие газеты даже ввели на своих страницах постоянную рубрику «К выступлению большевиков». Все с удовольствием, не воспринимая всерьез, обсуждали эту щекочущую нервы тему, одновременно ругали правительство за неспособность наладить, обеспечить, организовать… На самом деле – и это Ракелов знал точно – у Временного правительства была только одна действительно неразрешимая проблема – невозможность выиграть войну либо достойно выйти из нее. Международные интересы Братства – выше национальных и уж тем более личных. Жалел ли он, что связал себя масонской клятвой, превосходящей все прочие клятвы? Пройдя ритуал посвящения, поставить себя выше законов, а порой и интересов страны, в которой родился и которой служишь, без тени сомнения и скепсиса, всегда быть готовым к тому, что не только человек, которого ты недолюбливаешь или вовсе не уважаешь, но порой и политический враг может, подав тайный знак, оказаться твоим братом, – все это было непросто. Но он не сожалел и не сомневался. До сегодняшнего дня. Неужели он все-таки ошибся и его мозг просчитал неверную комбинацию? В бурное время перемен, находясь рядом с главой правительства, вполне можно было рассчитывать на пост товарища министра юстиции, а там, глядишь, и… Нет, конечно, Ракелов не считал себя вождем, но был человеком организованным, образованным и исполнительным, готовым при определенных условиях ставить интересы дела выше личных, а такие люди нужны всегда, при любой власти. Так что без дела он скорее всего не останется. Однако ж не пришлось бы просить рекомендации к Ленину у Александра Федоровича – они, по слухам, оба из Симбирска и даже учились в одной школе.

«Да-а, – вздохнул он, – не самое полезное и приятное дело – во время политических катаклизмов оказаться в пути… Впрочем, скорее бы уж доехать, а там видно будет». 

* * *

Заскрежетали тормоза. Поезд начал замедлять ход. Все проснулись и зашевелились, тихо переговариваясь. Ирина открыла глаза:

– Что, уже приехали?

– Замерзла? – Ракелов провел рукой по ее щеке.

Сидевший у окна солдат отодвинул холстину. За окном, в тусклом свете фонарей, выплыла надпись – «Бологое». Последний толчок, металлический лязг, прокатившийся по всей длине состава. Поезд остановился. Хотелось выйти на перрон, размяться, однако сделать это было невозможно – никто из пассажиров, с трудом прорвавшихся в вагон, не хотел покидать своих с боем завоеванных мест.

– Поезд остановлен для революционного досмотру! – раздался с улицы резкий мужской голос. Вскоре показался и его обладатель – коренастый человек в кожаной тужурке, с револьвером в руке – в сопровождении нескольких матросов, вооруженных винтовками. – Па-апра-ашу всех с вещичками на выход!

Пожилой солдат озабоченно покачал головой:

– Да-а, видать, сурьезные дела. Раньше-то в заградительном отряде, что мешочников потрошил, почитай, одни студенты состояли, а теперь, вишь, солдат да братков понагнали.

По крыше вагона прогромыхали чьи-то поспешные шаги. С улицы послышались окрики:

«Стой! Стой, твою мать! Стрелять буду!» Раздались резкие хлопки винтовочных выстрелов. В вагоне началась суета. Все, похватав вещи, ринулись к выходу.

– Ироды! Тише вы! Дите раздавите! – истошно кричала взлохмаченная рыжеволосая женщина с цветным свертком на руках, которая прямо напротив их купе в толчее никак не могла развернуться по ходу движения.

– Ники, мне нехорошо, – шепнула побледневшая Ирина, вцепившись в руку мужа. Ракелов, памятуя о том, что после случая около бакалейной лавки у нее появилась боязнь толпы, растерянно взглянув по сторонам, обратился к попутчикам: