Упоенные страстью

— Гм, — сказал он, поглаживая подбородок с задумчивым видом. — Хотел бы я знать все-таки, как наша дражайшая Донна отреагирует за воскресным обедом, узнав, что ты спишь в рубашках ее мужа. Не думай, что я и в самом деле проболтаюсь, я ее терпеть не могу. — И он усмехнулся. — Как терпеть не могу среди ночи пить чай в одиночестве…

Смеясь, он протянул ей чашку горячего чая, и она безропотно позволила ему усадить себя за стол. Несмотря на эту яростную пикировку, с которой все началось, они просидели тогда на кухне, болтая Бог знает о чем чуть не до самого утра. Как обычно, Джейс настоял на том, чтобы она проводила его до входной двери, где подождал снаружи, пока она не запрет за ним.

— Ты уже спишь на ходу, — сказал он, прощаясь с ней на пороге.

— Интересно почему? Может, потому, что являются тут всякие непрошеные типы и требуют, чтобы их до утра развлекали за чаем?

— А что делать, если я нахожу твое общество столь блестящим?

— Ты находишь мое общество столь блестящим, — сухо ответила она, — только потому, что никто из твоих многочисленных приятелей не позволит тебе влезть к ним незваным домой среди ночи.

— Неправда, — серьезным тоном сказал он. — Я могу позвонить некоторым, и они будут рады…

— Ну и чудесно! Тогда и отправляйся прямо к ним в следующий раз. А я терпеть не могу, когда ты являешься среди ночи!

Она запомнила, как он тогда нахмурился и помрачнел, задетый этими словами.

— Ты же не возражала, когда жила у Брайса.

— Там… Там другое дело. Кроме того, мне и тогда не нравилось, что вы с Брайсом лезли в мою личную жизнь.

Пропавшая было улыбка вновь заиграла на его губах.

— Кто-то же должен присматривать за тобой, малышка.

— Я присмотрю за собой сама! И не нуждаюсь в том, чтобы меня постоянно контролировали или вламывались ко мне, когда я сплю. А теперь иди домой и не возвращайся! — Она захлопнула дверь перед его носом и сердито щелкнула замком.

Он немедленно начал колотить в дверь.

— Эй, Тейт, — сказал он веселым голосом. — Это дом моих предков, и ты не имеешь права выгонять меня отсюда. Будь полюбезнее со мной, а то пожалуюсь мамочке, и они выставят тебя за дверь за то, что обижаешь их бесценного сыночка.

Теперь, спустя годы, она не могла не улыбнуться этой шутке, а тогда даже и не подумала. Она и так была расстроена смертью Брайса, а тут еще и Джейс доводил. Она боялась, что ее чудесная нормальная жизнь, такая обыкновенная, точно такая же, как у всех, может вдруг ускользнуть от нее в одночасье, и это делало ее особенно ранимой. Ее смятение только усиливалось, если она начинала вдруг ощущать, что сердится на Джейса, когда он рядом, но почему-то скучает, когда его рядом нет…

В те дни, когда она словно тонула в сомнениях и страхах, Кейли снова пришла ей на помощь, как случилось уже однажды в школьном коридоре в один из еще более далеких дней.

— Поедем в Европу, Тейт! Тебе понравится, вот увидишь! Надо же немного повидать свет. Ведь так делают все.

Последний аргумент оказался для нее, Татум, конечно же, решающим. И вот в январе 1993, ровно через год после смерти Брайса, она поднялась по трапу на борт самолета в аэропорту Мэскот, имея при себе только паспорт и дорожную сумку. Кейли произнесла магические слова: «Так делают все». А в двадцать один год ничего не было для Татум Милано важнее, чем быть в общем потоке со всеми, быть, как все.

И вот теперь, сидя в заурядной закусочной, она горько улыбнулась своей прошлой наивности, своей вере, что она такая же, как все. В течение восьми лет уже она верила, что живет, «как все», притворяясь, что прошлого не существует, и все-таки не стала такой, «как все». Ведь обычные нормальные люди не притворяются, что первых шестнадцати лет вовсе не было в их жизни, не избегают упоминать их в разговорах, не стремятся изо всех сил забыть их. Нормальные люди не бегут от ответственности, от сложностей и риска повседневной жизни. Они не отвергают любовь.

А она именно это и делала.

Она любила Джейса, любила всей душой, но боялась облечь свою любовь в слова, потому что не была уверена, что ему достаточно одной только этой любви. Она хотела, чтобы у Джейса было все, и она знала, что он хочет иметь семью… И детей… Но, поскольку маловероятно, что она когда-либо сможет подарить ему детей… Нет, мучительно даже думать об этом и… И оскорбительно для него допустить, что он бросит ее, когда станет ясно, что операция для нее неизбежна — операция, после которой у нее никогда не будет детей.

Но что же делать? И чего она в самом деле хочет?

Поставив локти на стол и обхватив подбородок руками, она сосредоточилась на этом вопросе.

Дети?.. Это был камень преткновения. Она не помнила точно, когда вбила себе в голову, что не хочет иметь детей, но точно помнила, когда в первый раз сказала это вслух, ей было еще только шестнадцать.