Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

С одной стороны, нельзя отрицать, что контраст между нами бросался в глаза. Я всей душой верил в холистический подход и лелеял масштабные мечты о будущем. Санджив верил в научный метод и не сомневался, что наука не утратит нынешнего авторитета и в грядущем. Мы оба были глубоко убеждены в собственной правоте. С другой стороны, раскола между нами не было, потому что мы доверяли друг другу. Я доверял научным знаниям Санджива, а он верил, что я никогда не произнесу ни слова, которое может навредить больному, какими бы натянутыми ни были мои умозаключения со скептической точки зрения официальной медицины. Я уверен, что Санджива точно так же, как и меня, забавляло, когда какой-нибудь разгневанный доктор напускался на меня и бывал огорошен, обнаружив, что я прекрасно знаю западную медицину. Возможно, я унаследовал папину черту — когда англичане игнорировали его на обходах, он считал, что должен быть как врач вдвое лучше их. В какой-то момент я попросил издателей не ставить после моей фамилии буквы M.D. — «дипломированный врач». Сколько я ни доказывал другим врачам, что у меня солидная репутация, игра не стоила свеч. Через некоторое время я перестал и брать с больных деньги за консультации — чтобы избежать любых обвинений в том, что я-де наживаюсь на их несчастье, давая им несбыточную надежду.

Мало-помалу образовалась ниша, в которой я мог сочетать все, что мне хотелось. На одной конференции по аюрведе я познакомился с доктором Дэвидом Саймоном, неврологом и одновременно профессиональным инструктором по трансцендентальной медитации. Мы с ходу нашли общий язык — в тот самый миг, когда он вдруг рассказал свой любимый медицинский анекдот. Два еврея поспорили, в какой момент эмбрион становится человеком. Договориться они не смогли и решили спросить у раввина. Наконец они нашли компанию стареньких мудрых раввинов и задали им свой вопрос. Раввины долго думали, а потом ответили:

– Эмбрион становится человеком в тот момент, когда получает медицинский диплом.

Дэвид был человеком по стандартам самых строгих раввинов. Он был худенький очкарик, шумный и с необычайно острым умом. Альтернативную медицину он изучал гораздо дольше моего, и она стала его страстью. Кроме того, он не понаслышке знал, что такое считаться отщепенцем в собственной профессии.

– Если вас интересует сознание, — говаривал он, — глупо ходить к неврологу. Все неврологи — это такие механики, занимающиеся мозгом.

Заниматься медитацией Дэвид начал задолго до нашей встречи, еще когда был семнадцатилетним студентом-антропологом Чикагского университета и разбирался в том, какова роль шаманов в незападных культурах. Очень скоро он пригласил меня поприсутствовать на обходах в своей больнице в Сан-Диего — одной из сети учреждений «Шарп Хелскэр». Я рассказывал о связи разума и тела на конференциях, где присутствовали врачи и другие сотрудники больницы. Некоторым стало интересно, а остальные облили меня профессиональным презрением, но мне к этому было не привыкать.

Потом завертелись невидимые шестеренки. Генеральный директор компании «Шарп» Питер Эллсворт чувствовал, в каком направлении должна двигаться медицина. Он предвидел, что вскоре разум, тело и дух сольются в единое целое. Дэвид посоветовал мне наведаться в Ланкастер. Эллсворт привел двоих коллег, им понравилось. Он подумал, что из меня может получиться самый результативный игрок в его команде, которого он давно искал. Вернувшись домой, Эллсворт предложил компании «Шарп» открыть центр «интегративной медицины» — в то время это было непривычное словосочетание. Насколько было известно Эллсворту, это был бы первый медицинский центр подобного рода в США. Директором его должен был стать я. А содиректором — Дэвид, главный врач Мемориальной больницы Шарпа в Сан-Диего.

На первый взгляд предложение было настолько радикальное, что обойти политические подводные камни, которых много в крупной больнице, было невозможно. Однако генеральные директора умеют уговаривать, и я сказал Рите, что проклятой неопределенности в нашей жизни конец. У меня новая работа — врач, получающий фиксированный оклад и работающий в крупном учреждении, до которого было четыре тысячи километров. Поскольку дети еще учились в школе, нам придется на некоторое время пожить на разных побережьях в режиме «гостевой брак» — и, насколько мне помнится, новый дом в Лахойе отделывали очень долго и постепенно: видимо, Рите все же хотелось принять меры предосторожности. Приходилось принимать в расчет и человеческий фактор, хотя Рита безропотно сносила свою роль соломенной вдовы человека, который триста дней в году проводил в разъездах. «Малая Индия» в Джамайка-Плейн стала колонией семейства Чопра в дорогих пригородах. В Бостоне Рита была окружена друзьями и близкими — туда перебрались и ее сестра Гита с мужем, прожив десять лет в Англии.