Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века

В стихотворении «Черкешенка» Советский Союз видится как мировая держава в процессе становления; правда, она все еще разделена на «два огромных сапога» (30), один из которых «по-фински говорит», а другой «шагает по Эльбрусу», в конце концов оба сапога вместе «убегают, гремя по морю — на восток» (31). По-видимому, это означает, что они оба кружным путем достигнут Запада, переправившись через океан (ср. «Пир», где пехота отправляется «за море»). Финал «Черкешенки» предвещает, что население Советского Союза станет единым гигантским рабочим-большевиком, широко шагающим в исполинских семимильных сапогах по всему земному шару, освобождая всех обездоленных на своем пути. Такой гигант изображен на картине Б. М. Кустодиева «Большевик» (1920), а в поэме Маяковского «150 000 000» (1917) говорится о его подвигах[194]. Этот колосс марширует через сушу и моря, утверждая повсюду единую идеологию Спасения и распространяя весть о деле по всему миру. Семимильные сапоги ста пятидесяти миллионов, слитых в коллективного Большевика, «гремя по морю — на восток» (31), прокладывают путь объединенному Новому миру, способному установить «труда и творчества закон».

Не война, а техника станет орудием окончательной победы над смертоносной природой. Мощь техники очевидна даже теперь, когда мир еще раздроблен на осколки и поэтому творчески бесплоден. Так, в стихотворении «Море» пароход — хрупкое создание человека — выдерживает напор яростной стихии воды и ветра, хотя непогода разыгралась глубокой ночью. Ему удается избежать гибели, потому что он сам «давит» на огромные волны прожектором, чтобы их «ослепить» (29), а ему самому «видеть». «Горы старины» (28), поднятые штормом, вынуждены уступить человеческой изобретательности — пароход «видит», как ему маневрировать. Когда «румянец» утра отражается в море, гибельные стихии уже «смирились» с человеком и опять служат ему. В пушкинском «Медном всаднике» стихии, атакующие город Петра, отступают, лишь излив свою ярость в бессмысленном разрушении. В «Море» стихии, борющиеся с хрупким человеческим творением, не наносят ему никакого ущерба. Человек учится управлять природой и своей судьбой, и его знания приносят пользу городу, возведенному на топких болотах и много раз становившемуся жертвой предательской стихии. Трагедии, изображенной в поэме «Медный всадник», больше не произойдет, так как истинное божество мира — Человек — покорит все стихии[195].

Конечно, победа, одержанная над природой в «Море», не такое уж великое событие, но каждый успех в борьбе с ней предвещает окончательное и полное торжество. Человек приближается к нему шаг за шагом, следуя ритму прогресса и законам человеческого творчества. Такой подход ведет его к цели вернее любых чудес. Когда «труда и творчества закон» будет принят «становьями народов» (43), не будет больше границ техническому могуществу человека и его власти над окружающей природой. Наступит день, когда человечеству будет трудно представить себе саму возможность катастрофического наводнения, которое изобразил Пушкин в своей поэме. Нынешний город-некрополь, погруженный в воды Леты, станет городом «всемогущества Человечества».

При этом жители будущего, по-настоящему возрожденного города Ленина должны будут держать под контролем не только окружающую природу, но и собственную человеческую натуру. Наступит время, когда жестокие ритуалы каннибализма и патрофагии, размножения и смерти больше не будут соблюдаться. В Новом мире невинным цыплятам, селедкам «с кроткими глазами» («Рыбная лавка») и всем живым существам будет легче жить, — возможно, даже для растений наступит новая эра. И уж конечно, дети не будут «пожираться», а их престарелые родители — «усыхать» и умирать. Все якобы непреложные законы природы будут заменены другими законами, созданными человеческим разумом, который отказывается принимать абсурд как должное и заменяет его реальностью, полной смысла. Божественное человечество пишет собственные законы и становится «самосозданным», используя термин Федорова.