Единая воля, объединяющая все и всех, – это «великий Дух», имя которому – «Светозарный» (2: 116). Из-за демиургических искажений истины Люцифера нередко ошибочно принимают за эдемского Змия. Между тем, как уже было отмечено, Люцифер означает «светоносный», а не «соблазнитель». Это дух, который открыл человеку, что тот может стать «подобным Богу», если последует по пути света и гнозиса. Люцифер, в отличие от Демиурга, не боится человека и не видит в нем своего соперника, а наоборот, зовет его «выше, выше» к «тем высотам, где созидаются боги» (2: 117), а также «в эфирные области чистой мысли» (Там же). Постоянно расширяющиеся «горизонты мысли» дают подлинное знание (гнозис), и вооруженное им человечество сможет совершить то, чему препятствует Демиург с помощью догматических церквей.
Хотя церковь отвергает Люцифера, который «опасен», потому что ничего не скрывает и никогда не лжет, это не значит, что она не сохранила никаких истин с тех давних времен, когда шли споры о том, где найти источники истинного знания, на котором следует строить веру. Сквозь обман традиций, ложную магию таинств и надувательство церковных ритуалов иногда просвечивает нечто подлинное. По сути, подлинным является, например, «святейшее Таинство» (3: 89) пресуществления. Участникам этого таинства дается возможность понять, как «наитием движущего миры Духа отдельные частицы холодного вещества приобщались Единой, Вселенской Жизни и претворялись в истинное Тело и истинную Кровь» (Там же), т. е. дается верное обещание, что человек может создать ту одухотворенную бессмертную материю, из которой формируются бессмертные боги, с помощью особой энергии. Выражаясь языком науки, эту энергию можно назвать радиоактивностью или отыскать подобный подходящий термин для силы, преображающей вещество в эту лучезарную материю. Научная терминология важна, поскольку указывает на возможность исследования феномена и обретения контроля над ним, в противовес церковному лексикону, не поощряющему к действию и исследованию. К счастью, свой князь и свои пророки есть не только у догматических церквей, но и у Люцифера гностиков всех времен. Ортруда – его последовательница, а Триродов – его пророк, теург и, возможно даже, «возлюбленный сын». Триродов – положительный Антихрист, антагонист князя Давидова, и, следовательно, истинный спаситель. Хотя Триродов в конце концов и становится королем, он не делает выбора в пользу царства «мира сего», но принимает земную власть только для создания подлинной легенды. Триродов понимает, что единственное разрешение конфликта между царством «мира сего» и царством «не от мира сего» – создание реальной легенды, или синтез двух царств. Вот почему он тянется не к короне всемирной власти, а к «венцу волхвов», свитому из роз, возможно точно такому же, каким увенчан андрогинный Христос у Блока в «Двенадцати» (ср. [Силард, Барта 1989: 77–78]).
Кем бы ни был Триродов – Христом или Антихристом, – его превосходство над князем Давидовым наглядно продемонстрировано в мотиве соперничества. Приехав в Скородож, Эммануил Осипович Давидов объявляет о намерении навестить свою невесту, и у Триродова закрадывается подозрение, что он имеет в виду Елисавету. Он вспоминает, что она когда-то восхищалась князем. Однако его опасения, что она может предпочесть ему князя, лишены оснований. Елисавета теперь – новая женщина, отказавшаяся от роли Евы, и ее больше не интересует «неожиданный гость» (1: 301). Это отсылка к тому месту в Библии, где говорится о неожиданном пришествии Христа, – Апокалипсису, устрашающему грешников и несущему радость праведникам (2 Петр. 3: 10). Сологуб, как и Федоров, не мог смириться с апокалиптическим концом мировой истории. Елисавета, духовная прародительница нового человечества, выбирает на перекрестках истории Люциферову дорогу свободного самосовершенствования, отвергая наказание Демиурга за недоступную рассудку вину грехопадения. Она не Мария Магдалина, смиренная и кающаяся, а гордая новая женщина, которой предназначено быть Женой, облаченной в (непалящее) солнце, и Золотой розой – воплощением женского совершенства.
Новый мир