Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века

Новый мир – это сотворенная легенда. Как говорилось выше, Триродов отвергает эскапистские решения солипсизма, а взамен изучает и анализирует пороки существующей действительности для их исправления. Только однажды он поддается соблазну бежать от проблем, вместо того чтобы решать их. Он приглашает Елисавету отправиться с ним на «блаженную землю» Ой ле (3:40), и оба идут в комнату на вершине башни триродовского имения, где он когда-то писал декадентские стихи, уводящие из жизни в мир бесплодных грез. Здесь они пьют таинственный напиток, который переносит их на планету прекрасной мечты, и там они находят райский мир, напоминающий тот, что описан у Достоевского во «Сне смешного человека». Обитатели Ойле невинны и счастливы. Они не боятся смерти, потому что не сознают самих себя. Но самосознание и знание (3: 46) приходят и в этот рай, открывая противоречия бытия, которые невинность не в силах ни различить, ни преодолеть. Мечты сменяются иронией, обнаруживающей их лживость: «чудеса», подобные спасению от смерти, никогда не сбываются в мирах пассивного бездействия. Добровольная смерть представляется единственным выходом из этой «иронической» ситуации. В какое-то мгновение Елисавета и Триродов готовы поддаться искушению бежать в вечно лирическое царство смерти, но преодолевают его, решив возвратиться к убогой земной реальности. Иначе говоря, они выбирают федоровскую дорогу путешествия в иные миры – не с помощью дурмана, но благодаря «естественным средствам перехода» [НФ 1:285].

Триродов теперь всерьез приступает к работе по строительству космического корабля для реального перехода в иные миры. Этот корабль в то же время представляет собой миниатюрную модель Нового мира, которым станет когда-нибудь Земля.

На корабле имеется полусферический сад, который можно считать вторым Эдемом, но превосходящий первый Эдем, неподвижный, заземленный и сугубо природный. Триродовский сад покрыт куполом, который выглядит как «второе, малое небо» (3: 50) и, очевидно, похож на евангельское «новое небо»; оно должно защитить новый рай от огненного взгляда небесного Дракона, фильтруя и ослабляя его слепящие лучи. Таким образом, экипаж и пассажиры космического корабля защищены от апокалиптического, смертоносного Зверя.

В саду Триродова мы находим пышную растительность и деревья, сгибающиеся под тяжестью плодов, но в нем нет места одному дереву – дереву Смерти. В отличие от Эдема, который был всего лишь природным раем, и в отличие от извращенного «потерянного рая» Ортруды, уничтоженного пороками цивилизации, в микрокосме космического корабля – Новом мире Триродова – «соединились искусства и науки» и создана вторая природа. Она получила «надстройку» культуры, и поэтому свободна от своих естественных недостатков, но не утратила при этом прежнего очарования.

Короче говоря, Триродову удалось создать корабль, который может покидать пределы гностической сферы хеймармене, или Необходимости, упраздняя несущие несвободу и смерть законы земного притяжения (3: 62). Он способен освободить команду и пассажиров корабля из тюрьмы законов материального мира и перенести их в сферы, где совершенный баланс энергий создает вечное жизненное равновесие (противопоставленное застою вечной повторяемости) и, следовательно, бессмертие. Космический корабль Триродова представляет собой полный триумф созидательной воли над «чарами смерти» («Навьи чары» – такое название первоначально планировал Сологуб для всей трилогии), победу бессмертной свободы над смертоносной необходимостью.

Федоров полагал, что древнеславянское слово навь (труп, мертвец) и греческое слово наос (лодка) происходят от одного корня. Лодки в Древней Греции и других приморских странах использовались для перевозки мертвых к их последнему месту упокоения. Путешествия, предпринятые мореплавателями этих стран в надежде открыть новые земли, можно рассматривать, по мнению Федорова, как попытку проследовать по стопам умерших предков с конечной целью спасти их [НФ 1: 103]. Если Сологубу было известно об этих предполагаемых этимологических связях или доводилось читать этот проникнутый поэзией фрагмент «Философии общего дела», его движущийся Эдем можно рассматривать как новый «корабль жизни», пришедший на смену древней лодке смерти.