Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века

Под аккомпанемент оркестра, с развевающимися на утреннем ветру флагами мимо кладбища проезжает танк, «переживший» войну и восстановленный коллективом советских рабочих. На броне этой великолепной военной машины восседает трудовой коллектив, который после длительных и напряженных усилий завершил ее «воскрешение», то есть ремонт. При виде этого великого торжества Раздеришина осеняет мысль, что кладбище можно победить только совместным трудом и техникой. Войну против слепой природы следует вести не в одиночку, подобно Раздеришину, и не единичными отчаянными вылазками, а целеустремленным коллективом в ходе неустанного труда. Осознав всю несостоятельность своей прежней индивидуалистической установки, злополучный завоеватель Евразии сходит с ума.

Пневматики, или люди духа

Только пневматики, у которых мысль и действие, природная воля и обретенная самодисциплина, индивидуальные стремления и коллективная солидарность – короче говоря, активность и сознательность – пребывают в полной гармонии, одержат победу над гамлетизмом и утопическим индивидуализмом. В числе пневматиков есть и «новые» женщины. Так, Валя Бубнова находит дорогу к истине, несмотря на клеймо своего происхождения и вопреки тому, что была осквернена Раздеришиным, изнасиловавшим ее, когда она была его невестой. По вечерам она учится метко стрелять (119, 131), по-видимому готовясь к грядущему сражению со Старым миром смерти и врагами Нового мира. В то время как ее отец наживается на смерти, Валя присоединяется к тем, кто объявил ей и ее сторонникам войну. Даже ревнивый и озлобленный Раздеришин вынужден признать, что «женщина – жизнь» и поэтому Валю, как и всех новых женщин Нового мира, «смертью не возьмешь» (131).

Типичный пневматик Огнева – храбрый военный, который не раз встречался со смертью и хорошо изучил ее повадки. Не боясь ее, он готов с ней сражаться. К этой категории принадлежит красный командир Петр Лукич Самоседов, положительный герой рассказа «Темная вода». Он действительно новый человек, даже дважды переродившийся: в первый раз «в грому гражданской борьбы», во второй раз – во «въедливой кипени казарменной политграмоты» (23). Читатель встречает Самоседова, когда тот возвращается в родную деревню после битв Гражданской войны. Дома он обнаруживает, что революция мало что изменила в жизни деревни, и решает удвоить свою бдительность. Внимательно наблюдая за происходящим вокруг, он замечает, что свиней в доме деревенского попа кормят трупами. Самоседов сразу же понимает, какая здесь таится опасность. В грозном разговоре с попом он формулирует свои выводы следующим образом: «учитывая распространимость через свиной элемент покойницкой заразы – поворачивай в сельсовет!..» (39).

Самоседов, однако, понимает, что здесь таится не просто риск заразиться, но еще большая опасность. Объявив, что, «имея в виду революционное сознание» и «непроизводительность труда трупов», им можно «приделать ручку» (38–39), Самоседов, может быть, имеет в виду, что патрофагия недопустима, поскольку внешняя оболочка мертвеца должна быть сохранена по возможности неповрежденной. Ни одна конечность или орган не должны быть перемещены или, тем более, съедены, поскольку мертвецу, может быть, еще понадобятся все его части (как в какой-то степени учит и православие). Если, например, в процессе распада отвалится «ручка», ее можно со временем прикрепить снова с помощью воскресительной науки – ведь человек, как и машина, состоит из частей, которые можно заменить другой «ручкой» и снова смонтировать в целое. Так как слово «ручка» может также означать «рукоятка», не исключено, что Самоседов, понимая человека как машину, которая может «сломаться», предлагает возможность заменить «запчастями» потерянные или загнившие члены тела – руку «ручкой». Следовательно, мертвецов надо оставить в покое вопреки их «непроизводительности»[162].

Сколь бы ни было примитивно представление Самоседова о возможности заменить отвалившуюся руку рукояткой или «ручкой», его план сохранения трупов для будущего «востребования», по существу, федоровского типа. Подобно философу бессмертия, он рассматривает человека как механизм, который можно реконструировать и таким образом вернуть к сознанию и жизни. Хотя необразованный Самоседов говорит о крупных узлах человеческой «машины», а не об «атомах» и «электронах», как Федоров, он точно так же рассматривает «собирание» тела как деятельность по его воссозданию.