Скородожским социалистам недостает не только применяемой к жизни философии природы, но и истинной эстетики творчества. Они не понимают триродовской концепции Спасения как «творимой легенды» и не способны воспринять возможность создания «новой жизни» из «сочетания элементов, взятых из реальности, и фантастических, утопических элементов» (1:101). Они не верят в созидательные мечты, и им, к несчастью, не хватает воображения. Это делает их неспособными преодолеть фатальный разрыв между реальностью и идеалом, а ведь только их слияние и может спасти мир. Несмотря на весь свой восторженный энтузиазм, они тоже создания из пыли, о чем свидетельствует один из снов Елисаветы, героини романа. Она видит себя в пыльной комнате, забитой книгами. Длинноволосые социалисты приносят все новые и новые запрещенные книги, которые постепенно так заполняют комнату, что становится трудно дышать. Елисавета задыхается, но не от страха, что окружена нелегальными книгами, а от пыли книжной мудрости и «сухой» теории, которая душит дыхание живой жизни. Скородожские социалисты – слишком «ученые», чтобы понимать живую жизнь, поэтому, говоря словами Федорова, «для них нет доброго, святого ни в прошедшем, ни в будущем» [НФ 1:604] – есть только «доктрины», зафиксированные в скучных многотомных произведениях и исследованиях. Спасение от смерти, однако, только в творческой теургии, преображающей жизнь посредством красоты. Не догмы, а Дух и Красота спасут мир.
Означает ли вышесказанное, что Острова на Западе до такой степени «пали», что стали лишь бессильной легендой прошлого, а Скородож на Востоке навсегда останется варварской страной, зажатой в тисках духовного нигилизма, разрушающего любовь к творчеству? Суждено ли Островам остаться погребенными под пеплом упадка и все возрастающего бесплодия сердца и ума, а другой стороне – вести унылое подобие существования до окончательного взрыва кровавого саморазрушения? Такой исход не обязателен. Если две эти части мира, столь сходные в самом своем различии, смогут найти способ слиться в единое целое, их история может еще счастливо закончиться. История достигла своего «зенитного часа» (1: 293), своей поворотной точки, за которой – или падение, или торжество. Последний вариант мог бы осуществиться путем синтеза между «лирическим», «буддистским» и вечно мятущимся Западом и «ироническим», «христианским» и статичным Востоком, который неизменно принимает данную реальность, восхваляя ее, каковой бы она ни была, а ныне поддается бессмысленному раздору, который ничего не изменит. Слияние западного «отрицания» с восточным «утверждением» могло бы привести к позитивной трансформации того, что есть, в то, что должно быть, но в данный момент это невозможно.