Упраздненный театр. Стихотворения

(не знаю и сам почему),

поздравь его с тем, что он жив и здоров,

хоть нет оправданья ему.

Он, может, и рад бы достойней прожить

(далече его занесло),

но можно рубаху и паспорт сменить,

да поздно менять ремесло.

* * *

Мы едем на дачу к Володе,

как будто мы в кровном родстве.

Та дача в Абрамцеве вроде,

зарыта в опавшей листве.

Глядят имена музыкантов

с табличек на каждом углу,

и мы, словно хор дилетантов,

удачам возносим хвалу.

Под будничными облаками

сидим на осеннем пиру,

и грусть, что соседствует с нами,

всё чаще теперь ко двору.

Минувшего голос несносный

врывается, горек, как яд…

Зачем же мы, братья и сестры,

съезжаемся в тот листопад?

Зачем из машин мы выходим?

Зачем за столом мы сидим?

И счетов как будто не сводим —

светло друг на друга глядим.

Мы – дачники, мы – простофили,

очкарики и фраера…

В каких нас давильнях давили —

да, видно, настала пора.

Свинцом небеса налитые,

и пробил раскаянья час,

и все мы почти что святые,

но некому плакать о нас.

На даче сидим у Володи,

поближе к природе самой,

еще и не старые вроде,

а помнится… Боже ты мой!

Капли Датского короля

Вл. Мотылю

В раннем детстве верил я,

что от всех болезней

капель Датского короля

не найти полезней.

И с тех пор горит во мне

огонек той веры…

Капли Датского короля

пейте, кавалеры!

Капли Датского короля

или королевы —

это крепче, чем вино,

слаще карамели

и сильнее клеветы,

страха и холеры…

Капли Датского короля

пейте, кавалеры!

Рев орудий, посвист пуль,

звон штыков и сабель

растворяются легко

в звоне этих капель,

солнце, май, Арбат, любовь —

выше нет карьеры…

Капли Датского короля

пейте, кавалеры!

Слава головы кружит,

власть сердца щекочет.

Грош цена тому, кто встать

над другим захочет.

Укрепляйте организм,

принимайте меры…

Капли Датского короля

пейте, кавалеры!

Если правду прокричать

вам мешает кашель,

не забудьте отхлебнуть

этих чудных капель.

Перед вами пусть встают

прошлого примеры…

Капли Датского короля

пейте, кавалеры!

Песенка о Моцарте

И. Балаевой

Моцарт на старенькой скрипке играет.

Моцарт играет, а скрипка поет.

Моцарт отечества не выбирает —

просто играет всю жизнь напролет.

Ах, ничего, что всегда, как известно,

наша судьба – то гульба, то пальба…

Не оставляйте стараний, маэстро,

не убирайте ладони со лба.

Где-нибудь на остановке конечной

скажем спасибо и этой судьбе,

но из грехов нашей родины вечной

не сотворить бы кумира себе.

Ах, ничего, что всегда, как известно,

наша судьба – то гульба, то пальба…

Не расставайтесь с надеждой, маэстро,

не убирайте ладони со лба.

Коротки наши лета молодые:

миг – и развеются, как на кострах,

красный камзол, башмаки золотые,

белый парик, рукава в кружевах.

Ах, ничего, что всегда, как известно,

наша судьба – то гульба, то пальба…

Не обращайте вниманья, маэстро,

не убирайте ладони со лба.

Грузинская песня

М. Квливидзе

Виноградную косточку в теплую землю зарою,

и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,

и друзей созову, на любовь свое сердце настрою…

А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Собирайтесь-ка, гости мои, на мое угощенье,

говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву,

царь небесный пошлет мне прощение за прегрешенья…

А иначе зачем на земле этой вечной живу?

В темно-красном своем будет петь для меня моя Дали,

в черно-белом своем преклоню перед нею главу,

и заслушаюсь я, и умру от любви и печали…

А иначе зачем на земле этой вечной живу?

И когда заклубится закат, по углам залетая,

пусть опять и опять предо мной проплывут наяву

синий буйвол, и белый орел, и форель золотая…

А иначе зачем на земле этой вечной живу?

* * *

Скрипят на новый лад все перья золотые.

Стращают рай и ад то зноем, то грозой.

Поэты молодые не ставят запятые,

но плачут, как и мы, горючею слезой.

Вот милое лицо искажено печалью.

Вот вскинута ладонь под кромку топора.

И этот скорбный жест всё разгадать не чаю.

Понять бы уж пора, что каяться пора.

Соединив души отчаянье и трепет,

и трещинку в стене, и облачко тоски,

фантазия моя свое подобье слепит

и воспроизведет разбитое в куски:

ту трещинку в стене, ту фортку, что разбита,

тот первый сквознячок, что в ней проголосил…

Не катастрофа, нет, а так – гримасы быта.

Пора бы починить, да не хватает сил.

Мой дом стоит в лесу. Мой лес в окно глядится.

Окно выходит в лес. В лесу пока темно.

За лесом – божий мир: Россия, Заграница —

на перекрестке том, где быть им суждено.

Путешествие в памяти

Анатолию Рыбакову

Не помню зла, обид не помню, ни громких слов, ни малых дел

и ни того, что я увидел, и ни того, что проглядел.

Я всё забыл, как днище вышиб из бочки века своего.

Я выжил.

Я из пекла вышел.

Там не оставил ничего.

Теперь живу посередине между войной и тишиной,

грехи приписываю Богу, а доблести – лишь Ей одной.

Я не оставил там ни боли, ни пепла, ни следов сапог,

и только глаз мой карий-карий блуждает там, как светлячок.

Но в озаренье этом странном, в сиянье вещем светляка

счастливые былые люди мне чудятся издалека:

высокий хор поет с улыбкой,

земля от выстрелов дрожит,

сержант Петров, поджав коленки,

как новорожденный лежит.

* * *

П. Луспекаеву

Ваше благородие госпожа разлука,

мне с тобою холодно, вот какая штука.