Упражнения

Сидящая на противоположной стороне асфальтированной аллеи парка женщина читала бульварную газетенку. Роланд разглядел огромный заголовок: «Взрыв ядерного реактора!». От всей этой истории, со всеми ее подробностями, его уже тошнило. Словно он съел слишком большой кусок пирога. Такое же ощущение тошноты, наверное, вызывает радиоактивное облучение. Мимо проковыляли две старухи, обе опирающиеся на старомодные ходунки на рессорах. Он услышал, как кто-то из них произнес слово «чрезвычайный». От этого слова веяло легкомысленным энтузиазмом, как будто это была единственная тема для обсуждения. Страна объединилась, сплоченная общей опасностью. А ведь здравым инстинктом было бы пуститься наутек. Будь у него деньги, он снял бы домик где-нибудь в безопасном месте. Но где? Или купил бы авиабилет в США, в Питтсбург, где у него были друзья, или в Кералу, в Индии, где они с Лоуренсом могли бы жить на гроши. И как бы на это посмотрел детектив-инспектор Браун? Надо бы, подумал Роланд, поговорить с Дафной.

Прогноз погоды, напечатанный на последней странице газеты, предсказывал северо-восточный ветер. Облачность ближе к вечеру. Первым делом надо было забросить домой бутылки с питьевой водой и начать заклеивать окна. Он изолирует себя от мира. Идти до дома ему было минут двадцать. Когда Роланд достал из кармана ключ от входной двери, Лоуренс проснулся. И сразу безо всякой причины, как водится у младенцев, захныкал. Тут важно было побыстрее взять его на руки. Задача не из простых: надо быстро расстегнуть ремни безопасности, вынуть из коляски раскрасневшегося от плача младенца и втащить в дом коляску, пакет с бутылками воды, цветы и пачки укрывной пленки. Войдя в дом, он увидел открытку – она лежала на полу, исписанной стороной вверх, очередная открытка от Алисы, уже пятая. На сей раз она была чуть многословнее. Но он не стал ее поднимать, а понес Лоуренса и покупки на кухню.

2

Он с родителями приехал в Лондон из Северной Африки в конце лета 1959 года. Как тогда говорили, на страну накатила аномальная жара: было 89 градусов по Фаренгейту[10] и «знойно» – новое слово для Роланда. А он отнесся к этому с пренебрежением, он же был гордым жителем места, где утром свет был слепяще-белым, где жаркая волна ударяла тебе в лицо, отскакивая от раскаленной земли, и смолкали цикады. Он мог бы сказать об этом родственникам. Но вместо этого он говорил себе. Здесь улицы вокруг домика его сводной сестры Сьюзен были прямые и аккуратные и казались воплощением неизменности. Огромные плиты мостовой и бордюры тротуаров такие тяжелые, что их не сдвинешь, не говоря уж о том, чтобы уволочь. На гладких черных дорогах не увидишь ни коровьих лепешек, ни принесенного ветром песка. Вокруг ни собак, ни верблюдов, ни ослов, ни криков, ни протяжных автомобильных гудков, ни тачек, доверху груженных дынями, или финиками, прилепленными к своим веткам, или глыбами льда, таявшими под наброшенной на них мешковиной. Над улицами не витают запахи пищи, не слышно ни свиста, ни стука колес, не воняет пережженным маслом и горелой резиной из придорожных автомастерских под навесами, где из старых шин штамповали новые. И муэдзины с высоченных минаретов не зовут на молитву. Здесь поверхность чистой дороги была слегка выпуклой в середине, словно внутри, спрятанная от посторонних глаз, была вкопана толстая черная труба. Изгиб мостовой, объяснил ему отец, позволял дождевой воде стекать на обочину, что было весьма предусмотрительно. Роланд заметил тяжелые чугунные водостоки в незамусоренных мощеных желобах вдоль дорог. Сколько же труда потребовало замостить несколько метров самой обычной улицы, и на это, похоже, никто не обращал внимания. Когда же он попытался рассказать маме Розалинде про свою идею с черной подземной трубой, она его не поняла. «Труба», сказала она, это железная дорога под землей[11]. Но она не доходит до Ричмонда. По видимому участку его черной трубы транспорт двигался равномерно, никто никуда не торопился. Никто не намеревался обогнать остальных.

После обеда в их первый день возвращения «домой» он отправился с отцом, капитаном Робертом Бейнсом, за покупками в английские магазины. Свет был золотистый и казался приторно густым. Преобладающие цвета вокруг были сочно красные и зеленые – знаменитые автобусы и удивительные почтовые ящики, над которыми высились ряды конских каштанов и платанов, а под ними – шеренги кустарников, лужайки с бордюрами из дерна и пробивавшийся сквозь трещины в тротуарах бурьян. Красное вместе с зеленым, говорила мама, лучше не видеть. Эти несочетаемые цвета ассоциировались у него с тревогой, вызывая напряжение в плечах, отчего он шел, чуть ссутулившись вперед. А на следующий день родители повезли его за семьдесят миль от Лондона знакомиться с новой школой. Оставалось еще несколько дней до начала учебного года. И мальчики, его будущие одноклассники, туда еще не приехали. Чему он был рад, потому что от самой мысли о них у него в животе возникали спазмы.