Упражнения в стиле

В этом смысле все романы Кено могут условно различаться по принципу построения: цикличность и линейность. Отражение и круговое движение происходят в разных осях: пространственной и временной. В «Репейнике» круг замыкается в исходной точке. Первая фраза идентична последней. В «Каменной глотке» движение оказывается «круговым, но возвращается не к точке отсчета, а к похожей точке» и становится спиральным. В «Последних днях» цикл связан со временами года, но круг прерывается катастрофой, о чем главный герой говорит в последней главе. «“Репейник”, — поясняет Кено, — сравним с человеком, который долго шел и очутился на том же самом месте, откуда он вышел; “Каменная глотка” — с человеком, который, дойдя до вершины лестницы, считает, что есть еще одна ступенька, хотя на самом деле ее нет; “Последние дни” — с человеком, который балансирует на вершине пирамиды, составленной из стульев, которая в конце концов рухнет»[118]. Стоит отметить, что из трех упомянутых романов два сравниваются с подъемом по лестнице, т. е. восхождением. «Одилия» символически ограничена двойным «крещением водой» (переход реки вброд в начале романа и путешествие на корабле из Греции во Францию в конце). Круговое движение заметно в «Детях Ила», не только тематически, но и композиционно, с той разницей, что этот роман, по словам Кено, «воплощает квадратуру Истории», поскольку мифически сопрягает великие антагонистические формы — круг и прямая, цикличность и прогресс, «циркулярные лабиринты» и «прямой путь» Блаженного Августина. Линейными и тем самым предопределенными Историей могут показаться другие романы: «Зази в метро» представляется типичным прямолинейным движением, которое в принципе должно приводить к оптимистическому финалу. «Я старела», — заявляет героиня, но сама сцена происходит на вокзале Аустерлиц, финальная ситуация рифмуется с тошнотворными запахами этого же вокзала в начале романа. Цикл завершается, хотя линия пришла в другую точку: Зази поднимается в вагон и оказывается на другом уровне. Точно так же Салли Мара начинает и заканчивает свой «Интимный дневник» в порту, держась за поручень, и точно так же финальная точка смещена: Салли в конце романа — замужем и на корабле. Примечательно, что в «Одилии», «Лютой зиме» и «Воскресенье жизни» героям удается разбить цикличность и трансформировать ее в линейность, но каждый раз эту трансформацию вызывают женщины. Женщина провоцирует переход от круга к прямой — другими словами, дает рождение герою. Если круг и прямая несовместимы в одной плоскости, они могут совмещаться в пространстве. Так, в спиральном варианте круг перестает противостоять прямой.

В этой навязчивой идее цикличной структуры нет ничего удивительного, если вспомнить, что всю «западную литературу, начиная с рождения, т. е. с Гомера» Кено отсылает в «родословную Илиады или Одиссеи»[119]. Для него «фиктивность заключалась в том, чтобы поместить выдуманных персонажей в реальную историю (Илиада) или представить историю индивидуума так, чтобы она имела общеисторическую ценность (Одиссея)»[120]. Любая Одиссея — это история человека, который в результате личного опыта «обретает или подтверждает свою личностность, как Одиссей», другими словами, «любая жизнь — одиссея», а значит, любой автобиографический рассказ (т. е. всякое литературное письмо) — Одиссея. Ее структура циклична, следовательно, — делает заключение Кено — цикличность является преимущественной структурой любого письма. Все его романы так или иначе развивают идею цикличности: цикличности движения, пространства, времени... Почти все центральные персонажи живут по кругу, некоторым удается подняться и попасть в другую плоскость: цикличность оказывается уходящей вверх спиралью, на каждом витке которой путника манит освобождение от повторения и обретение нового неделимого «я». Подобно своим героям, Кено пишет по кругу: первый персонаж первого романа — прозрачное и «плоское существо», которое обретает «объем», т. е. индивидуальность; Жак Л’Омон («Вдали от Рюэля»), возводя скромность в принцип, доходит до полного самоотрицания, становится «плоским и безвольным»; последний персонаж последнего романа, Икар, разбивается и оказывается в «плоском» состоянии.