– составить точный прогноз развития боевых действий будущей германо-советской войны; не просто предположить, а прийти к твердой уверенности в том, что война эта будет затяжной, многолетней и изнурительной, что немцы дойдут до Ленинграда и Москвы, но не смогут взять их;
– на основании такой информации и такого прогноза отказаться (на переговорах в конце мая – начале июня 1941 г.) от военного сотрудничества с Германией;
– не реагировать на крупномасштабные провокации вроде бомбардировок 25–26 июня в надежде на то, что уже через несколько дней тяжелейшие поражения на западе заставят Сталина оставить Финляндию в покое.
Вот, собственно, и все, что требовалось. Этого сделано не было, и Финляндия пришла к тем трагическим результатам, с которыми она и закончила войну. Следовательно, Рюти, Маннергейм и другие высшие руководители допустили ошибку. Но едва ли найдется хоть один непредвзятый человек, который применит к этой трагической ошибке определение «глупость». Легко ли было не ошибиться? Российские историки по сей день, через 60 с лишним лет после войны, всё продолжают спорить и никак не могут прийти к единому мнению о том, что же собирался делать Сталин летом 1941 года. Многие продолжают яростно отрицать факт подготовки Красной Армии к проведению грандиозной наступательной операции в южной Польше – а ведь исключительно и только подготовка к этой операции отвела от Финляндии дамоклов меч советского вторжения, который висел над ней с лета 1940 г.
Еще труднее было не ошибиться в оценке реальной боеспособности Красной Армии, в ее способности выдержать удар вермахта. Исключительно трудно было не ошибиться в этом вопросе маршалу Маннергейму. Он слишком много знал. Он 30 лет прослужил в русской армии, пройдя в ней долгий путь от ротмистра до генерал-лейтенанта. Маннергейм имел опыт личного участия в двух последних войнах Российской империи (японской и Первой мировой), на его глазах произошел и катастрофический развал русской армии в 1917 году. Наконец, именно он вынес на себе тяжелейшую ношу командования финской армией с первого до последнего дня «зимней войны». Можно ли было после этого не прийти к самым пессимистическим оценкам боеспособности Красной Армии? Мог ли Маннергейм сомневаться в том, что та армия, которая, имея огромное численное и подавляющее техническое превосходство, три месяца топталась на Карельском перешейке, завалив его десятками тысяч трупов красноармейцев, будет немедленно разбита в пух и прах при первом же столкновении с лучшей армией мира, каковой летом 41-го по праву мог считаться германский вермахт?
Маннергейм ошибся, но в этом отношении он был далеко не одинок. Начальник генерального штаба вермахта Ф. Гальдер записал 3 июля 1941 г. в своем дневнике:
Возвращаясь в весну 1941 года, мы не можем не признать, что из предположения о неизбежном и скором разгроме Красной Армии вырисовывалась совершенно другая стратегия действий Финляндии. Кому было оставлять территорию Карелии? Немцам? План «Барбаросса», как известно, ставил конечной целью операции
В реальной истории Маннергейм отказался от многократных предложений немецкого командования наступать на соединение с вермахтом от реки Свирь к Тихвину и Волхову и направил главные усилия финской армии на создание оборонительной линии по рубежу Сегозеро – Онежское озеро – р. Свирь – Ладожское озеро. От кого, от какой армии собирался обороняться на этом рубеже Маннергейм? Не от немецкой ли?