«Упрямец» и другие рассказы

— Только бы не заигрался по дороге, а то от голода домой не дойдет, — с шутливой озабоченностью проговорила она вслух и посмотрела на дорогу, обсаженную деревьями айвы, — до самой земли склонили они свои ветви под тяжестью крупных плодов.

Внук, размахивающий сумкой, еще не показывался на улице, но женщина не отходила от окна, не могла оторвать глаз от открывавшейся перед ней манящей шири.

Ее домик стоял на холме за городом, вблизи Сосновой рощи. Оттуда на юг спускалась утопающая в осенних садах софийская равнина. По ту сторону дороги садов становилось меньше, они островками рассыпались среди убранных полей. Дальше мягкие складки равнины все круче забирались вверх, незаметно переходя в лесистое предгорье. И над всей этой земной ширью волшебница осень с безумной щедростью расплескала все свои краски — всюду пылали бесчисленные оттенки багрянца, переливающегося в светло-желтый, оранжевый, зеленый, в синий, лиловый, алый, медно-красный, резедовый и гаснущий вдали сиреневый…

А там высоко, между Витошей и Лозенской горой, огромным крылом распростерлось неяркое голубовато-сизое небо с разбросанными тут и там пушистыми облачками.

Солнце, отдавшее уже свой летний жар, не грело, а только ласково поглаживало.

Да и гора над Софией, смирив свою весеннюю гордость, лежала, как горбатая старушка на припеке, набираясь тепла на долгую зиму.

Ощущение осеннего покоя охватило тетку Раду и снова растревожило боль, и без того не затихавшую в ее сердце.

— Петр… сыночек, Петр… — беззвучно прошептали старческие губы, а глаза затуманились влагой.

Вот как раз такой тихой золотой осенью туда, в эти горы, ушел ее сын. У него не хватило духу сказать ей, куда он идет, но она поняла, всем своим материнским сердцем почуяла, что, может быть, в последний раз провожает его у этой покосившейся, почерневшей от дождей калитки.

Годы прошли с тех пор. Русские раздавили гитлеровцев. Стерты с лица земли и болгарские изверги, погубившие ее сына. Каждый год в день партизанского праздника ездила она в далекие Родопы, чтобы возложить на братскую могилу и свои цветы… И все-таки как выдастся такая осень и как поднимет она глаза к синеющим вдали горам — начинает ей казаться, что вот-вот откуда-нибудь покажется Петр. Так просто — вынырнет из-за красной фабричной ограды, еще издали заметит ее, приветливо взмахнет рукой, улыбаясь до ушей и крикнет…

— Ба-бушка!.. Ты чего это, бабушка, не видишь меня, что ли?

— Господи боже мой! — вздрогнула старуха, так что даже сердце у нее заколотилось.

Погруженная в далекое, ушедшее, она не видела, как внук прошел всю улицу, не слышала, как открылась калитка, и заметила его лишь тогда, когда он окликнул ее, пробегая по дорожке среди цветов, сам маленький, хорошенький, как цветок, с кудрявой русой головкой, с ясными удивленными глазенками, с алым галстуком на шее.

— Смотришь, смотришь на меня, а ничего не видишь! — надул губы мальчик и замахнулся на бабушку сумкой.

В деревянном пенале загремели карандаши, пуговицы, перышки и другие ребячьи сокровища.

Бабушка с притворным испугом всплеснула руками и отскочила от окна.

— Сдаюсь!

Нахмурившийся было мальчуган не утерпел — уморительная рожица лисички-сестрички, которую состроила бабушка, чуть не с самой колыбели смешила его до слез. Рассмешила она его и сейчас.

Засмеялась и Рада, торопливо открыла дверь и впустила внука.

— Скорей, раздевайся! — командовала она. — Мой руки… Знаешь, какую я тебе яхнийку приготовила, попскую! Слышишь, как пахнет?

Но проголодавшийся мальчик не спешил. Стоя с сумкой в руках, он разглядывал сухонькую фигурку бабушки, как будто видел ее в первый раз.

— Чего это ты? — изумилась старуха. — Что ты на меня так смотришь?

— Бабушка, ты почему неграмотная? — неожиданно спросил он.

— Хм!.. — усмехнулась тетка Рада. — Нашел себе заботу!

— Нет, нет, — мотнул головой Бойко, — ты скажи. Почему ты не умеешь читать?

— Да так уж вышло, сынок! Не выучилась, вот и не умею… Я же тебе рассказывала. Была я служанкой!.. Прачкой!.. Когда мне было учиться? Да и кто бы со мной возиться стал?

Мальчик сердито замахал головой — кудрявый хохолок затрясся над его лбом, подчеркивая его полное несогласие. И вдруг он изрек, как бог весть какой серьезный оратор:

— Позорно, чтобы в Болгарии Отечественного фронта имелись неграмотные граждане! — слово в слово повторил он то, что полчаса назад слышал от учительницы в школе.

— Что? Что? — растерялась старуха, озадаченная не столько высокопарными словами внука, сколько тем предельно укоризненным выражением, с которым он смотрел на нее. — Ступай мыться, говорят тебе. Обедать пора!

Тетка Рада взяла со стола тарелку внука и потянулась было за разливательной ложкой, висевшей на стене, но тут ее остановили еще более неожиданные слова:

— Подожди-ка! Тебе письмо от учительского совета.

Бойко раскрыл сумку, вытащил из-под книг запечатанный конверт и решительным жестом протянул его бабушке.

— Пожалуйста!

Серьезность внука захватила и бабку. Она взяла конверт, вынула напечатанный на машинке лист бумаги и развернула его, словно и вправду могла прочесть…