«Упрямец» и другие рассказы

Тогда, на улице, я впервые понял, как я беден. Понял, что, несмотря на серое однообразие ученической формы, невинные сердца гимназисток безошибочно отличают бедных юношей от богатых.

Да и бедность моя была слишком явной: выгоревшая, тесная, залатанная на локтях куртка, которую я носил вот уже третий год, с обтрепавшимися рукавами и измятым воротником; с весны до поздней осени — босиком, а зимой — в каких-то фантастических башмаках, которые даже в самый сухой зимний день умудрялись впитывать в себя влагу и раскисать до состояния каши-размазни. Видавшая виды фуражка с грозно ощерившимся козырьком, жеваные брюки непонятного цвета, а пальто…

Впрочем, о пальто — в общепринятом смысле этого слова, — как ни стараюсь, не могу вызвать в себе сколько-нибудь отчетливых воспоминаний.

Бедняк?

Нет, в человеческих головах определенно была какая-то путаница. Разве не несметны алмазные россыпи моих грез? Разве не светились в моих глазах отблески моих сапфировых мечтаний? Стоило ли обращать внимание на какое-то там рубище, прикрывавшее бренную плоть, когда я без труда мог воплощать в нежных песнях нетленные видения? Когда я чуял в себе такие силы, что — моя бы воля! — я сделал бы мир счастливым за один день вместо семи дней, понадобившихся библейскому богу.

Я хотел бросить все эти сокровища к Ее ногам, я был уверен — Она не сможет сдержать восхищения.

Я купил альбом «Пур сувенир»[13] и заполнил его лирическими стихотворениями, поэмами в прозе и прозой такой поэтической взволнованности, которая превращала ее в гимны любви.

Полный альбом оригинальных творений, ни одного явного заимствования!

Только посвящение на первой странице — чужое. И конечно же, из Эдгара По:

Леонени — имя дали серафимы ей,
Свет звезды лучистой взяли для ее очей.

А на следующей странице мое собственное стихотворение — акростих:

Виденье ли ты, мираж ли в пустыне,
Идиллия греческой древней поэмы,
Томление страстное робкой рабыни…
Астарта — богиня на легкой триреме,
Нимбом украшена, тело вакханки.

Тут я умолкаю, так как первые буквы следующих строк раскрыли бы подлинное имя моей Астарты. Вероятно, все, кто помнит еще символистскую поэзию тех лет (это было после первой мировой войны), догадаются, что в остальной части стихотворения были «чертог в рубинах», «замок старинный», сапфиры и диадемы, равно как и бездны, умело срифмованные с «миром подзвездным».

Второе стихотворение повествовало о «путнике», шедшем к Ней «из далеких стран, где садится солнце прямо в океан».

Дальше — поэма в прозе:

«Душа моя — гробница, в которой витают тени безвременно угасших грез, — протянешь ли Ты, о волшебница, руку, чтоб вновь воскресить их?»

«Душа моя — море безбрежное — не счесть утонувших надежд, — протянешь ли Ты руку, волшебница…»

И так далее, до самого конца альбома.

Разве можно было не оказать мне предпочтения?

Письменные любовные признания остальных «претендентов» были изорваны, по свидетельству кузена, на мелкие клочья и выброшены вон с категорическим:

— Дураки!

А мой «Пур сувенир» был принят со светлой улыбкой и нежным рукопожатием, след которого я еще целую неделю ощущал на своей ладони.

Иные недоброжелатели, возможно, сочтут, что улыбка — слишком слабое вознаграждение за целый альбом лирических восторгов, — что ж, эти люди, вероятно, никогда не любили. В противном случае они поняли бы, что за одну улыбку такой девушки, как Астарта, юноша, которому нет еще семнадцати, мог отдать… Впрочем, смешно даже искать какое-либо сравнение среди земных сокровищ!

Ее улыбка была хрустальной колыбелью, которая и днем и ночью сладко баюкала меня. Она одарила меня волшебной способностью счастливых: мне стал доступен и шепот звезд, и шелест трав, и птиц небесных щебетанье.

Улыбка эта выделила меня из всех, но я ни разу не воспользовался этим преимуществом. Ни разу не осмелился пройтись рядом с нею по главной улице, ибо к этому времени я уже сделал для себя одно открытие: я знал, как неловко чувствуют себя богатые девушки, когда им приходится идти рядом с оборванцем по улице, где разгуливают и гарнизонные офицеры и банковские служащие.

Чувства, высказанные в альбоме, были только нашей с Нею тайной. Астарта расхаживала с этими ненавистными чиновниками и лощеными офицеришками, но зато, стоило лишь ей обернуться, она встречала печальный взгляд своего верного рыцаря.

И так день за днем, до самых рождественских каникул.

Для всех — радость, для меня — мука.

Как пережить эти две недели в опустевшем, занесенном снегом городе, придавленном мрачными скалами, нависающими над самыми крышами домов!