Упрямый Галилей

…Чисто интеллектуальными являются те вещи, которые познаются разумом при посредстве некоего врожденного света и без помощи какого-либо телесного образа; <…> чисто материальными являются те вещи, которые познаются существующими только в телах: такие, как фигура, протяжение, движение и т.д.; наконец, общими следует называть те, которые без различия приписываются то телесным вещам, то духовным, как, например, существование, единство, длительность и тому подобное. Сюда следует отнести также те общие понятия, которые служат как бы некими узами для соединения других простых природ и на очевидности которых основывается все, что мы выводим в рассуждении. Именно таковы положения: “Две величины, равные какой-либо третьей, равны между собой” и т.д. И именно эти общие понятия могут быть познаны или чистым разумом, или разумом, созерцающим образы материальных вещей1526.

Итак, повторяю, Декарт исходит из того, что наше знание о реальных предметах, их свойствах и движении основывается на их «простых природах». С согласии с этим принципом он приступает в «Le Monde» к обсуждению природы света.

Прежде всего Декарт обращает внимание читателя на то, что необходимо «различать ощущение света, то есть идею, появившуюся в нашем воображении при посредстве глаз, и то, что имеется в предметах, производящих в нас эти чувства (les choses qui les produisent)»1527. Именно ум, по мнению философа, «представляет нам идею света всякий раз, как действие, его обозначающее (signifie), достигает нашего глаза»1528. Но что именно «достигает нашего глаза»?

Декарт указывает на два источника света – звезды и пламя (огонь). Поскольку звезды «менее доступны человеческому познанию», то его мысль обращается к природе пламени. Он начинает с того, что отказывается от концепции субстанциальных форм и качеств, таких как тепло, влажность, сухость и т.д., поскольку «они сами нуждаются в объяснении»1529, то есть не являются «простыми природами». Декарт исходит из того, что все качества и формы неодушевленных тел «можно объяснить, не обращаясь ни к чему другому в их материи, кроме движения, величины, фигуры и расположения частиц»1530.

Критика перипатетических субстанциальных форм и «реальных качеств» красной нитью проходит через все натурфилософские размышления Декарта и неразрывно связана с его идеалом рационального познания1531. Французского философа более всего заботило, чтобы, развивая мысль, можно было прослеживать предмет мысли непрерывно, в каждой «точке», чтобы «мысль не прерывалась темными местами или понятиями, которые не порождаются движениями самой мысли»1532. По этой причине, как заметил М.К. Мамардашвили, многое, что потом нашло свое место в науке и в философии и о чем Декарт имел представление, он обходил, оставляя вне траектории своей мысли, поскольку не представлял, как это можно естественным образом в нее вписать. Но меня здесь будет интересовать не столько то, что Декарт оставлял вне траектории своей мысли, сколько то, куда его эта траектория привела, когда дело касалось изучения природы. Однако предварительно следует сделать несколько замечаний о картезианском понимании рациональности.

Пожалуй, наиболее глубокий анализ этой грани Декартовой философии дал М.К. Мамардашвили. Поэтому последующие два абзаца следуют «Картезианским размышлениям» Мераба Константиновича.