Упущенные Возможности

Тут я подумал, как бы там, и что бы не говорили, но большевики в этой реальности- чуваки чоткие. А Туполев, при всем моем к нему уважении- выражает мнение не только свое, но оппонентов, что могут Калинину устроить гимор.

И тогда я, повинуясь непонятному даже мне порыву, достал свою самописку, взял чистый листок, и написал:

' Михаил Иванович! На реке Ирелях, в Якутии, располагаются крупнейшие в мире месторождения алмазов. С годовым объемов добычи в половину мирового. Хватит на любой завод, Инфа- 100%'.

Встал и положил это листок перед Калининым.

Он прочитал его. Потом перечитал еще раз. Мелком взглянул на меня, и отвернулся. Публика с напряжением, и некоторым интересом затихла. Уже поняли, что Калини получает от меня бумаги, из которых потом всем отсыпают люлей. Но Михаил Иванович повернулся снова к Туполеву и сказал:

— Я понял, Андрей Николаевич. Ты, на КБ при новом заводе, идти не хочешь.

— Это почему это? — попался Туполев. И все, кто был в кабинете, засмеялись.

То, что происходил дальше, какой-нибудь тупица, почему-то называющий себя демократом, в девяностые, называл бы не иначе как геноцид авиаконструкторской мысли страны, в исполнении бездушного сатрапа.

Потому что заговорил Каганович, и огласил как раз структурные мероприятия по повышению эффективности авиастроения. Коротко говоря, — всех разогнали и укрупнили. Причем у Туполева, вроде как случайно, забрали аж четыре отдела.

Глава одного из них, товарищ Петляков — тихий и застенчивый мужик, старавшийся держаться максимально незаметно, и возглавил КБ вновь создаваемого завода. С напутствием подумать, как улучшить его новую машину, используя доступ к американским и английским технологиям. В этом месте Туполев опять попробовал возбухать, но его заткнули.

Я в авиации, как свинья в апельсинах. Но мой опыт говорил, что тут, сейчас, без всяких посадок и высосанных обвинений, выруливают советскую авиацию на качественно, и принципиально другой путь. Судя по всему, более рациональный и прагматичный.

Потому что прощаясь, Калини, пообещал товарищам настоящие конкурсы, а не вот эти ваши, междусабойчики, товарищ Туполев.

Потом я дождался, когда кабинет покинут авиаторы. По отработанной схеме, за спиной Калинина, дошел с ним, Кагановичем и Трифоновым до выхода.

Когда посетители вышли, взглянул на Калинина. Михал Иваныч развернулся, и пошел обратно к своему столу. Проронив лишь, ступай, Боб. Я пожал плечами и вышел.

Навстречу мне прошел товарищ Пятаков. Но он — один из пятерых вождей, которые беседуют с Калининым без моего присутствия. Так что я кивнул Поскребышеву, и пошел к себе в закуток.

Глава 14

На следующий день, ко мне в закуток примчалась Ирка Розенгольц. Боб, позволь мне стихи на твоей машинке перепечатать?

На логичный вопрос, тебе что, печатать негде, пожаловалась. В машбюро ее со стихами промел Двинский( это заместитель Поскребышева), и спустил на нее всех собак. Пришлось убегать.

А ей, всего на пол- дня, дали почитать стихи нового, молодого поэта Константина Симонова. Его еще мало знают. Но — жуткий талант. В воскресенье он выступал в ' Кафе Поэтов'. Одна девочка его выступление записала прямо там. Такие стихи замечательные!

Думала перепечатать, для себя и знакомых, а тут Двинский. Пустишь меня, Боб? Ну, Ромочка, ну пажаааалуйста. Пожал плечами и вылез из за стола.

Мою вчерашнюю эскападу просто не заметили. Ни вчера, ни сегодня, у меня совершенно никто не поинтересовался, что это за якутские алмазы.

Размышляя об этом, я пришел к выводу, что близость к вождям сыграла со мной злую шутку. Хотя, не я первый, ни я последний.

Множество раз я наблюдал это у других. Какой либо деятель, чаще всего — журналист, рассказывал публике, что вот он как то беседовал с президентом, или еще каким вождем, и они решили, что нужно бы страну повернуть немного в другую сторону.

Говоривший это, как правило, искренне верил, в то что говорит.

Но мне вполне наглядно продемонстрировали, что высший руководитель сам знает и решает, что и когда ему нужно знать, делать, и иметь ввиду.

Я даже испытал легкое чувство вины. Тут, понимаешь, человек, под предлогам недостатка средств, авиаотрасль в три ряда строит. А тут я, с какой то неведомой херней лезу.

Только теперь я сообразил, что у меня, по сути, почти нет возможности донести до вождей хоть какую-то информацию.

В самом лучшем случае, меня вежливо выслушают, пропустив все мимо ушей. А так… могут и выгнать нафиг, чтоб не лез куда не нужно, и не надоедал.

Не то чтоб я держусь за этот стул со столом. Но работа непыльная, жилье опять же. Поди знай, что меня ждет, если я отсюда вылечу.

Ирка, тем временем, с комсомольской непосредственностью залезла ко мне в стол. Поменяла в машинке ленту, переложила бумагу новой копиркой, вставила в машинку и застрочила с немыслимой для меня скоростью, заглядывая в лежащий на столе рукописный текст.

Подошёл сзади и заглянул через плечо. Константин Симонов вспоминается мне как военный автор трогательного стиха ' Жди Меня'. И, кажется, он сочинил суровый текст «Убей Его!». А вообще, он вроде бы писатель.