Упущенный шанс Сталина. Схватка за Европу: 1939-1941 годы

В ночь на 25 апреля 1940 г. с поста сбежал с винтовкой красноармеец 2‐й танковой бригады П.И. Шутов. Расследованием было установлено, что Шутов, будучи недисциплинированным и, видимо, неуравновешенным человеком, еще ранее высказывал намерения дезертировать, но никаких мер к нему принято не было. Шутов до 14 июня так и не был найден[635]. 18 мая из 41‐й отдельной роты исчез Н.З. Шмавгонец, который объявился 26 мая и сообщил, что был похищен литовскими гражданами в Вильно. Однако в ходе дальнейшего следствия Шмавгонец рассказал, что он дезертировал и спрятался у своей знакомой Ю. Савицкой, которая познакомила его с неким Гарлиным, предложившим Шмавгонцу сотрудничать с некой антисоветской организацией. Согласившись на это, Шмавгонец попытался ответить на вопросы Гарлина о советских войсках, но не смог, так как ничего не знал. Тогда Гарлин предложил ему вернуться в часть и разузнать интересующие его сведения. В качестве легенды он предложил Шмавгонцу сообщить командованию о его «похищении»[636]. 24 мая исчез красноармеец 29‐го автотранспортного батальона Б.И. Писарев, причем поначалу считалось, что он дезертировал. Однако, вернувшись 27 мая в часть, Писарев рассказал, что около 23 часов 24 мая во дворе казармы его схватили двое неизвестных. С заткнутым ртом и мешком на голове он был уведен в город и посажен в подвал, где его дважды допрашивали. Через двое суток ему удалось бежать по водостоку и вернуться в часть[637]. К сожалению, других документов, проливающих свет на случай с Писаревым, найти пока не удалось.

Таким образом, доступные ныне документы свидетельствуют, что Бутаев, Шутов и Шмавгонец не являлись жертвами «похищений», а дезертировали из Красной армии. Проверка партийно-политической работы в частях 16‐го ОСК с 27 по 30 мая 1940 г. показала, что дисциплина во вспомогательных частях 16‐го ОСК находилась на низком уровне: нередки были пьянки среди старшего и среднего комсостава, «элементарный списочный учет людей в ротах отсутствовал. Командный состав в поверках людей не участвовал»[638]. Все это способствовало различным дисциплинарным нарушениям.

Так, помимо вышеуказанных случаев, имели место и другие самовольные отлучки. Например, начальник продовольственного снабжения 641‐го автобата техник-интендант 1‐го ранга М.Е. Мармылев с 5 по 8 февраля 1940 г. находился в самовольной отлучке на территории Литвы и пьянствовал[639]. 15 февраля дезертировали из расположения части красноармейцы Кузьмадемьянов и Щукин, которые были прикомандированы к штабу дивизии и работали в столовой комначсостава, где были замечены в воровстве. Их сняли с работы и отправили обратно в расположение 190‐го стрелкового полка, «но так как приказа об откомандировании не было, в полку их не приняли и указанные красноармейцы до 3 марта неизвестно где находились и вспомнили о них лишь после того, когда красноармейцы, видевшие Кузьмадемьянова и Щукина в м. Алитус, доложили об этом. 3‐го марта Кузьмадемьянов и Щукин допрашивались прокуратурой, после чего сбежали из расположения части и явились только 5 марта, после чего были арестованы»[640]. 12 июня 1940 г. из 5‐й стрелковой дивизии исчез младший командир В.Т. Головин. Он обменял обмундирование на гражданский костюм и стремился остаться в Литве, всячески скрываясь от розыска. 17 июня он был задержан литовской полицией, передан советским властям и 21 июня осужден к высшей мере наказания за измену Родине[641].

Как бы то ни было, 30 мая 1940 г. в газете «Известия» было опубликовано «Сообщение НКИД о провокационных действиях литовских властей», в котором перечислялись случаи исчезновения красноармейцев из расположенных в Литве частей и вся ответственность за это возлагалась на литовскую сторону. 1 июня литовский посланник в Москве вновь пытался склонить советскую сторону к тщательному расследованию этих обвинений, но НКИД уклонился от конкретного ответа. Советское полпредство в Литве 2–3 июня обращало внимание Москвы на стремление литовского правительства «предаться в руки Германии», активизацию «деятельности пятой германской колонны и вооружение членов союза стрелков», подготовку к мобилизации. Все это разоблачает «подлинные намерения литовских правящих кругов», которые в случае урегулирования конфликта лишь усилят «свою линию против договора, перейдя к «деловому» сговору с Германией, выжидая только удобный момент для прямого удара по советским гарнизонам»[642].