Упущенный шанс Сталина. Схватка за Европу: 1939-1941 годы

13 июня Ф. фон дер Шуленбургу было вручено заявление ТАСС, переданное в 18.00 по радио и опубликованное 14 июня в прессе, которое опровергало слухи о «близости войны между Германией и СССР»[1092]. Этот документ традиционно рассматривается в историографии как приглашение Германии на переговоры[1093]. В.Я. Сиполс полагает, что это было то самое обращение советского руководства к Германии, которое предлагал Шуленбург В.Г. Деканозову в начале мая[1094]. Во всяком случае, в нем содержалось опровержение слухов о близкой советско-германской войне по инициативе Германии или СССР, о ведущихся советско-германских переговорах и одновременно решалась задача маскировки советских военных приготовлений, которые 12–15 июня вступили в заключительную стадию. Все более явное стремление Москвы инициировать переговоры с Берлином зачастую рассматривается в историографии как свидетельство «о полном отрыве советского руководства от реальной действительности»[1095]. Но если посмотреть на эти его действия с другой стороны, то они окажутся полностью логичными и обоснованными. Готовясь к нанесению превентивного удара по Германии, советское руководство не могло не задумываться над пропагандистским обоснованием этого своего шага. Почему бы не предположить, что советско-германские переговоры были нужны Москве не для их успешного завершения или затягивания, а, во-первых, для маскировки последних военных приготовлений и, во-вторых, для их последующего срыва, что дало бы Москве хороший предлог для начала военных действий. Подобное предположение подкрепляется схожими действиями СССР в отношении своих западных соседей в 1939–1940 гг.

Но в Берлине были озабочены тем, чтобы «не дать Сталину возможности с помощью какого-либо любезного жеста спутать нам в последний момент все карты»[1096], поэтому Германия не отреагировала на это заявление. 14 июня в Берлине состоялось последнее большое совещание у А. Гитлера перед походом на Восток, в ходе которого военные доложили, что все намеченные мероприятия будут завершены к вечеру 21 июня, и было уточнено время начала наступления. 17 июня приказ о нападении был разослан в войска[1097]. Со своей стороны советское руководство продолжало попытки втянуть Германию в переговоры. 18 июня в Берлин было передано предложение о новом визите В.М. Молотова, 21 июня советская сторона по дипломатическим каналам старалась выяснить причины «недовольства Германии»[1098]. Но все было напрасно – Берлин упорно молчал, а в 3.15 утра 22 июня Германия внезапно напала на Советский Союз.

Взаимоотношения СССР с великими державами Европы в 1939–1941 гг. напоминают классический треугольник, каждая из вершин которого (Лондон, Берлин и Москва) стремилась к использованию в своих целях противоречий соперников. В начале Второй мировой войны советскому руководству удалось использовать экспансионистские устремления Германии для ослабления позиций Англии и Франции в Европе, что рассматривалось в Кремле как важная предпосылка для советской экспансии. Изучение событий 1939–1941 гг. показывает, что речь шла не о «сговоре» СССР с Германией и не о «близорукой» политике Кремля. Как справедливо отметил П.П. Севостьянов, «не Советский Союз «использовался» Германией, как изображает дело большинство буржуазных (а теперь и отечественных. – М.М.) историков, а наоборот, имело место мастерское использование советской дипломатией империалистических противоречий в большом историческом масштабе»[1099]. Кроме того, тяготы войны создавали в оккупированной Европе устойчивые антигерманские настроения, что открывало новые возможности для расширения деятельности компартий и усиления советского влияния. За свою довольно ограниченную поддержку Германии, не переходившую границ благожелательного нейтралитета, Москва добилась признания Берлином советской сферы влияния в Восточной Европе.