Ур

– Я напишу роман, – ответил Уэсли, хотя даже сами эти слова угнетали его. С тех пор, как ушла Эллен, его угнетало почти все. В моменты, когда проходила депрессия, накатывала озлобленность.

– Ага! А мне президент Обама присвоит звание Поэта-лауреата[2]! – воскликнул Дон Оллман.

Тут он указал на заваленный бумагами стол Уэсли. «Киндл» лежал на книге «Американские мечты», которой Уэсли пользовался для курса введения в американскую литературу.

– Как тебе эта штука?

– Отлично, – ответил Уэсли.

– Она когда-нибудь заменит книги?

– Никогда, – сказал Уэсли, хотя сам начинал в этом сомневаться.

­– Я думал, они бывают только белого цвета, – произнес Дон Оллман.

Уэсли посмотрел на Дона так же высокомерно, как смотрели на него самого, когда он впервые появился с «Киндлом» на собрании преподавателей.

– Ничто не бывает только белым, – сказал он. – Это Америка.

Дон Оллман помолчал и задумчиво произнес:

– Я слышал, вы с Эллен расстались.

Уэсли тяжело вздохнул.

* * *

Эллен была еще одним его другом, и не просто другом, еще четыре недели назад. Разумеется, она не работала на английском отделении. Он содрогался от одной мысли о том, чтобы затащить в постель кого-то с отделения, даже отчасти симпатичную Сюзанну Монтанари. Ростом не выше ста шестидесяти, стройная, с короткой копной черных вьющихся волос и голубыми глазами, Эллен очень походила на эльфа. Она обладала потрясающей фигурой и неистовым поцелуем дервиша (Уэсли не приходилось целовать дервиша, но он мог себе это представить). И в постели ее энергия не иссякала.

Однажды, обессиленный, он откинулся на спину, и сказал:

– Я никогда не сравняюсь с тобой как любовник.

– Если ты будешь нести такую чушь, то мы останемся любовниками недолго. С тобой все в порядке, Уэс.

Но он полагал, что это не так. Что он был каким-то… посредственным.

Впрочем, их отношения прекратились не из-за его посредственных сексуальных талантов. И не по причине того, что Эллен была строгой вегетарианкой, у которой в холодильнике лежали хот-доги с соевым сыром. И не потому, что иногда, лежа после любовных игр, она говорила о пасах, прорывах под кольцо и неспособности Шоны Дисон освоить какой-то прием под названием «старые садовые ворота». Напротив, такие монологи иногда погружали Уэсли в исключительно глубокие, сладкие и освежающие сны. Он считал, что дело в монотонности ее голоса, так отличавшегося от возбужденных (и часто непристойных) криков во время занятий любовью. Эти крики очень походили на те, что она издавала во время игры, бегая взад-вперед вдоль боковой линии как заяц (или как белка, снующая по дереву) – «Отдай!», «Под кольцо!» или «Входи в зону!». В постели временами крики сокращались до «Сильнее, сильнее, сильнее!». Точно так же в последние минуты игры она часто могла кричать лишь «Забей, забей, забей!».

В некотором смысле, они великолепно подходили друг другу, по крайней мере, недолгое время. Она – словно раскаленное железо из горна, он – в своей заставленной книгами квартире – как вода, в которой она остужалась.

Проблемой были книги. Книги, и то, что он обозвал ее необразованной сукой. Раньше ему никогда в жизни не приходилось так обзывать женщин, но она вызвала в нем приступ такой злости, о которой он и не подозревал. Возможно, он был посредственным преподавателем, как полагал Дон Оллман. Возможно, его роман так и не появится на свет (как зуб мудрости, который никогда не вырастет, зато избежит инфекции, гниения и дорогого – не говоря уже о боли – лечения). Но читать он любил. Книги были его ахиллесовой пятой.

Она пришла домой в состоянии, которого он не понял, потому что никогда не видел ее такой – не только разозленной, что уже бывало, но и очень расстроенной. К тому же, он перечитывал «Избавление» Джеймса Дики и в который раз наслаждался тем, насколько хорошо Дики использовал в повествовании поэтическую чувственность. Уэсли как раз добрался до заключительного эпизода, где несчастные байдарочники пытались скрыть то, что натворили, и то, что с ними произошло. Он понятия не имел, что Эллен пришлось выгнать из команды Шону Дисон, и что они вдвоем устроили в спортзале потасовку с воплями на глазах у всей команды – плюс баскетбольной команды мальчиков, ждавших очереди потренировать свои посредственные навыки. И что после этого Шона Дисон, выйдя на улицу, совершила поступок, за который ее наверняка исключат – запустила здоровенным камнем в лобовое стекло «вольво», принадлежащего Эллен. И не представлял, что теперь Эллен винит, ожесточенно винит в происшедшем себя, поскольку «ей следовало быть взрослой».

Он услышал эту фразу – «мне следовало быть взрослой» – и в пятый или шестой раз сказал: «Ага». Для Эллен Силверман, чей горячий нрав не исчерпал себя после событий этого дня, это оказалось слишком. Она вырвала «Избавление» из рук Уэсли, швырнула книгу через комнату и произнесла слова, которые не дадут ему покоя весь следующий месяц его одиночества:

– Почему ты не читаешь с компьютера, как все мы?

– Она правда так сказала? – спросил Дон Оллман.