Ур, сын Шама

- Я помню, Себастиан, вы говорили что-то в этом роде. Вы ждете спасителя, за которым пойдут миллионы, и все такое.

- Да, Уриэль, - торжественно сказал Себастиан, выпрямившись на стуле. - И мы дождались. Спаситель явился.

- Вот как? - без особого интереса спросил Ур. - И где же он?.

- Он здесь. В этой жалкой камере, которая завтра раздвинется и вместит в себя весь мир.

Приподняв голову с подушки, Ур воззрился на швейцарца.

- Я понял это еще там, когда увидел впервые вас в цирке, - горячо шептал Себастиан. - Ни одному смертному недоступно то, что делали вы. Необычайность ваших способностей…

- Вы с ума сошли, Себастиан. Что за чушь вы несете?

- Я понимаю ваше нежелание до поры открыто о себе заявить. Печальный опыт прошлого заставляет быть осторожным. О, как убедить вас, что мне вы можете смело довериться? Я ваш друг, ваш верный последователь до конца…

Себастиан вдруг ополз со стула. Стоя на коленях, молитвенно воздев руки, он смотрел своими желтыми глазами на Ура - глазами преданной собаки.

- Прекратите! - Ур сел на койке, больно кольнуло в ребрах. - Сейчас же встаньте, ну!

Себастиан легко поднялся, отряхнул колени.

- Простите мой невольный порыв, Уриэль…

- Что все это значит? Вы что же - всерьез считаете меня Иисусом Христом?

- Дело не в имени. - Себастиан опять сел на стул, лицо у него было строгим, печальным. - Я говорил уже вам, если помните, что неоадвентизм не имеет ничего общего со средневековой схоластикой. Мы понимаем, что высший разум, управляющий мирозданием, не нуждается в мифах. Но - массы, Уриэль! Для масс чрезвычайно важна традиция, имя для них имеет первостепенное значение. Второе пришествие Христа всколыхнет планету. Вы возглавите движение, равного которому не знала история человечества, - могучее очистительное движение, которое сметет всяческую скверну и утвердит в качестве единственного и непреложного закона христианскую мораль. Изменится само лицо мира. Завидная, великая миссия!

- Как вы представляете себе это движение? - спросил Ур. - Крестовый поход на танках? Заповеди Христовы, начертанные на корпусах бомб?

- Понимаю, Уриэль… вы меня испытываете… - Себастиан встал, смиренно наклонив седоватую голову. - Но поскольку вопрос задан… Разумеется, движение не осквернит себя насилием. Единственным оружием нашим будет ваше имя, ваше слово, ваши страдания… Я предвижу, как эта одеронская камера станет местом паломничества… Господствующие церкви склонятся перед вами! Исчезнут злоучения, уступив место единственному правильному - учению неоадвентистов, и сам папа будет вынужден уступить святой престол достойному… И над всем этим, над царством божьим на Земле, будет ваше имя, Уриэль!

Ур засмеялся. Страшновато, гулко прозвучал в тюремной камере его отрывистый смех.

- Я готов выдержать любое испытание, Уриэль. Вы вольны сами назначить день и час, когда пожелаете объявиться. Но осмелюсь напомнить: нет смысла тянуть. Все-таки сейчас не библейские времена, ни к чему затяжное мученичество… Вас продержат тут долго. Прувэ, насколько я знаю, не намерен торопиться. Прошу вас подумать. Одно ваше слово - и я начинаю действовать, и в тот же день вы на свободе.

- Уходите, Себастиан.

- Ухожу. Еще раз прошу все обдумать. Доверьтесь мне, Уриэль. Завтра, если разрешите, я приду снова.

Он подошел к двери и постучал. Дверь отворилась. Себастиан с поклоном вышел.

Некоторое время Ур сидел неподвижно. Болела голова, хотелось пить. И опять возникло неясное ощущение беды, случившейся не с ним, но с близким человеком. Уж не с матерью ли произошло что-то?.. Пока не поздно, надо уходить.

На очередной вечерний допрос комиссар, Прувэ вызвал Ура к себе в кабинет.

- Должен вас проинформировать, мсье, - начал он, - что все студенты, за исключением нескольких зачинщиков, выпущены. У нас не было бы особых оснований задерживать вас дольше, чем студентов, если бы не необходимость выяснить вашу личность. Между тем интерес к вашей личности большой. Газеты - ладно, им бы только пошуметь. Но вот обрывает у меня телефон доктор Русто. Завтра приедут из Парижа ученые, целая группа, они жаждут познакомиться с вами. И потом этот Себастиан… - Прувэ хитро прищурился. - Понимаю, как было приятно вам встретить тут старого знакомого, не так ли?

Он вел допрос со вкусом. В кои-то веки в сонном Одероне, ничем, кроме старинного кардинальского дворца и университета, не примечательном, произошло нечто из ряда вон выходящее. Это ничего, что парень упирается. Было бы даже жаль, если бы он сразу «раскололся». Кем бы он ни был - пришельцем или разведчиком, - он вытащит имя Прувэ из провинциальной безвестности…

- Итак, мсье, повторяю все те же вопросы: кто вы и откуда? С какой целью прибыли в Санта-Монику?

- Запишите, - сказал Ур, помолчав немного, и Прувэ с готовностью схватил ручку. - Пишите: я прибыл для того, чтобы попить оранжад.

- Изволите шутить? - Прувэ бросил ручку и откинулся на спинку кресла.

- Я не шучу. Если бы я захотел шутить, Прувэ, разговор у нас был бы совсем другой. Я хочу оранжад.