Ураган

— А сколько лет твоей жене?

— Пятьдесят девять.

— Тогда еще успеет родить. Недаром говорят: «Восемьдесят восемь лет, а конца приплоду нет!» — пошутил Сяо Ван.

Все расхохотались. Засмеялся и сам возчик.

Чтобы показать свое искусство, возчик так погнал лошадей, что они понесли. Лошади слушались старика во всем, и Сунь правил ими с той же легкостью, с какой лодочник на Сунгари правит своею лодкой.

Вскоре он указал рукой на кирпичные дома:

— Вон смотри! Это был поселок японских колонистов. Пятнадцатого августа[6] японцы бежали. Все наши кинулись подбирать их пожитки. Моя старуха ко мне: «Ты почему не идешь?» А я говорю: «Мне судьбой не положено. Подберем — все одно растеряем. Недобрый приход, недобрый и расход будет». Соседи мои натаскали себе всего. Кто приволок целые тюки материи, кто даже и винтовки прихватил. Тут старуха ругать меня начала: «Ты, говорит, голодранец! Так тебе и надо. И пусть нищета все кости твои переломает! Всю жизнь я с тобой мучаюсь. Люди подбирают, а тебе хоть бы что! «Судьбой не положено!» А я ей отвечаю: «Поживем — увидим». Не прошло и полмесяца, как Хань Лао-лю организовал отряд и давай отбирать все, чем люди от японцев поживились. Лошадей, винтовки, патроны, одежу, материю и домашнюю утварь — все позабирал, даже сита никому не оставил. «Мне, говорит, брошенные японцами вещи охранять поручено». А кто не отдавал, того вязали, приводили на большой двор к Хань Лао-лю и так секли, что кожа клочьями летела. Тут я своей старухе и говорю: «Кто был прав?» Молчит. Бабы все такие: дальше своего носа ничего не видят.

— Вот ты сказал про Хань Лао-лю. Это кто же такой? — спросил начальник бригады.

— Наш помещик.

— А что он за человек?

Старик покосился на седоков и промолчал.

— Да ты не бойся. Здесь все свои, — поспешил успокоить его Сяо Сян.

— Чего мне, старому Суню, бояться? Что есть, то и выкладываю. А Хань Лао-лю? Что ж, человек, как человек… Ты лучше посмотри, какая мелкая кукуруза нынче уродилась! — указал он кнутом на поле, чтобы замять разговор о помещике. — И все из-за бандитов. Опять, должно быть, голодать будем…

Сяо Сян перевел речь на бандитов:

— Бандиты, говоришь, налетали на вашу деревню?

— Конечно, налетали! В середине мая два раза. Днем по деревне ставили караулы и никого не пропускали, а ночью отправлялись баб насиловать, окаянные.

— Как звали главаря этих бандитов?

— Лю Цзо-фэй.

— А кто еще у них был?

— Этого уж не знаю… — Старик был явно напуган. «Старые люди боятся тигра перед собой, а волка — за спиной», — вспомнил поговорку Сяо Сян и замолчал.

Осматривая поля, начальник бригады заметил, что листья кукурузы пожелтели, полынь густо разрослась. Колосья пшеницы терялись среди сорных трав.

Вдруг из зарослей кустарника торопливо выскочил заяц. Сяо Ван выхватил маузер и выстрелил. Старик Сунь до того перепугался, что свалился с телеги. Сяо Ван хотел выстрелить снова, но начальник бригады удержал его:

— Не надо расходовать патроны. Они еще пригодятся.

Сяо Ван послушно спрятал маузер. Опасливо поглядывая в сторону Сяо Вана, Сунь снова залез на свое место.

У постоялого двора сделали остановку. Возчик накормил лошадей и выкурил трубку.

Поехали дальше. Молодежь запела, а Сяо Сян углубился в размышления. Ему вспомнилась речь Линь Бяо[7] и вчерашняя дискуссия в уездном комитете. Он был согласен с комиссаром Чжаном, который заявил: «Массы еще дремлют. Для уничтожения многовекового господства феодализма необходим ураган, а вызвать его — нелегкое дело. Многие наши работники не поднимают массы на борьбу, потому что боятся хаоса. Они стремятся ограничить действия масс. Это совершенно недопустимо…»

«С чего же начинать, однако?..» — спрашивал сам себя Сяо Сян.

— Подъезжаем! Смотри, вот там! Это и есть Юаньмаотунь! — воскликнул возчик.

Восклицание возчика прервало размышления Сяо Сяна. Начальник бригады быстро поднял голову. Он увидел в тумане горы и длинный ряд глинобитных лачуг, над которыми темнела густая зелень деревьев.

В деревню въехали через западные ворота. В стороне от дороги еще сохранились укрепления третьего батальона.

Человек с маленькой головкой на непомерно длинной шее, держа корзину с пирожками, крикливо предлагал свой товар. Увидев телегу, он подбежал к возчику и спросил:

— Из уезда?

Старик кивнул. Торговец с длинной шеей сразу отошел и, завернув за угол, пустился бежать. Он скользнул в черные облицованные железом ворота. Большой двор огораживали высокие стены из серого кирпича, под которыми проходил ров и тянулась ивовая изгородь. По углам поднимались высокие башни. Их бойницы, словно чертовы глаза, стерегли соломенные крыши лачуг, шоссе и проезжающие мимо телеги.

Так как калитка осталась открытой, Сяо Сян увидел часть двора. На северной его стороне стоял дом, крытый черепицей. Оконные стекла были чисто вымыты и блестели на солнце.

— Чья усадьба? — осведомился начальник бригады.

Возчик огляделся по сторонам и, удостоверившись, что посторонних нет, неопределенно ответил:

— У кого же еще может быть такая большая усадьба? Посмотри только на башни, какие высоченные!

— Усадьба Хань Лао-лю, что ли?