Ураган. Книга 1. Потерянный рай

Было почти девять, ужин еще не подавали, и Том стоял у одной из открытых дверей, ведущих в сад, глядя на горящие свечи и на лужайки, покрытые дорогими коврами, на которых сидели и полулежали гости, тогда как другие расположились группками под деревьями и у небольшого пруда. Ночь была звездной и мягкой, дом – богатым и просторным, расположенным в районе Шемиран у подножия гор Эльбурс, и этот званый вечер походил на все другие такие же вечера, куда Тома, благодаря его знанию фарси, обычно с удовольствием приглашали. Все иранцы были хорошо одеты, повсюду слышался смех, сверкали драгоценности, столы ломились от обилия блюд, как европейских, так и иранских, горячих и холодных. Разговоры велись о последней театральной постановке в Лондоне или Нью-Йорке, слышались реплики типа «Вы едете в Сент-Мориц кататься на горных лыжах или в Канны на сезон?» или о цене на нефть и слухах из придворной жизни, «его императорское величество то, ее императорское величество это», и были щедро сдобрены подчеркнутой вежливостью, лестью и чрезмерными комплиментами, столь необходимыми во всем иранском обществе, – охраняя фасад спокойствия, вежливости и обходительности, за который редко удавалось проникнуть человеку постороннему даже из иранцев, не говоря уже об иностранце.

В то время он был расквартирован в Хале-Морги, военном аэродроме в Тегеране, где обучал пилотов иранских ВВС. Через десять дней он должен был уезжать к месту своего нового назначения в Загрос, зная, что этот новый режим – две недели в Загросе, одна в Тегеране – еще больше разозлит его жену. Сегодня утром, в припадке ярости, он ответил на ее письмо и отправил заказным: «Если хочешь оставаться в Англии, оставайся в Англии, но прекрати сучиться и перестань поливать грязью то, о чем не имеешь никакого понятия! Покупай пригородный дом, где тебе угодно, – только я там НИКОГДА жить не буду. Никогда! У меня хорошая работа, и за нее нормально платят, мне она нравится, и говорить тут больше не о чем. У нас хорошая жизнь. Ты увидела бы это, если бы открыла глаза. Ты знала, что я пилот, когда мы собирались пожениться, знала, что это жизнь, которую я для себя выбрал, знала, что я не стану жить в Англии, знала, что это единственное, что я умею делать, и меняться мне поздно. Прекрати ныть или пеняй на себя. Если хочешь перемен, так тому и быть…»

К чертям все это! С меня довольно. Господи, она говорит, что ненавидит Иран и все иранское, но ничего об Иране не знает, ни разу даже из Тегерана не выезжала, не хочу – и всё тут, ни разу даже не попробовала их еду, только и ходила по гостям к этим своим британским женам – вечно одним и тем же, громогласному, зашоренному меньшинству, изолированному от всех и вся, в равной степени скучающему и скучному с их бесконечными бриджами и чаями («Но, дорогой, как ты можешь носить хоть что-то, что не куплено в „Фортнуме“ или „Маркс и Спенсер“…»), которые расфуфыриваются, получив приглашение в британское посольство на очередной нудный ужин с неизменным ростбифом и йоркширским пудингом или на чай с сэндвичами с огурцом и кексами с тмином, и все непоколебимо уверены, что всё английское – самое лучшее в мире, особенно английская кухня: вареная морковь, вареная цветная капуста, вареная картошка, вареная брюссельская капуста, полусырой ростбиф или пережаренная ягнятина, – пик совершенства, чтобы меня черти взяли!..

– О ваше бедное превосходительство, вы совсем не выглядите счастливым, – тихо произнесла она.

Он обернулся, и его мир стал другим.

– Что случилось? – спросила она, ее брови чуть заметно нахмурились.

– Простите, – выдохнул он, на мгновение потеряв ориентацию, сердце глухо стучало в груди, горло болезненно сжалось – он никогда не испытывал ничего подобного. – Мне показалось, что вы видение, что-нибудь из «Тысячи и одной ночи», что-то волшебное… – Он с усилием замолчал, чувствуя себя полным идиотом. – Извините, мои мысли были за миллион миль отсюда. Меня зовут Лочарт. Том Лочарт.

– Да, я знаю, – рассмеявшись, сказала она.

В темно-карих глазах плясали искорки. Губы влажно блестели, зубы сверкали белизной, длинные волнистые темные волосы падали на плечи, ее кожа была цвета иранской земли, оливково-коричневая. Она была в белом шелке, пахла духами и доходила ему едва до подбородка.

– Вы тот самый злой капитан-инструктор, который поджаривает и мучает моего бедного двоюродного брата Карима не реже трех раз в день.

– Что? – Лочарт чувствовал, что никак не может сосредоточиться. – Кого?

– Вон он. – Она показала рукой в другой конец комнаты, где стоял молодой человек в гражданском и улыбался им; Лочарт не узнал в нем одного из своих учеников; молодой иранец был очень красив, с темными курчавыми волосами, темными глазами, и хорошо сложен. – Мой любимый двоюродный брат Карим Пешади, капитан имперских иранских ВВС. – Она снова повернулась к Лочарту; длинные черные ресницы. Его сердце опять куда-то провалилось.

Ради всех святых, возьми себя в руки! Что с тобой такое творится, черт подери!