Ураган. Книга 2. Бегство из рая

– А-а… Теперь я понимаю: никаких исключений, особенно для меня?

Мешанг пренебрежительно пожал плечами:

– Я очень занят. Говоря попросту, вы не можете остаться в Иране. У вас нет будущего в Иране. За пределами Ирана нет никакого заслуживающего внимания будущего у Шахразады, и она никогда не согласится на вечное изгнание, что как раз и случится, если она уедет без моего дозволения и без надлежащих документов. Поэтому вы должны развестись.

– Нет!

– Сегодня же днем пришлите Шахразаду домой из квартиры хана – кстати, еще один пример благотворительности – и немедленно уезжайте из Тегерана. Ваш брак не был мусульманским, поэтому значения не имеет. Канадская гражданская церемония будет аннулирована.

– Шахразада никогда не согласится.

– О? Будьте в моем доме сегодня в шесть часов вечера, и мы покончим с этим делом. После того как вы уедете, я оплачу ваши иранские долги. Я не могу допустить, чтобы невозвращенные долги порочили мое доброе имя. Ровно в шесть. Всего доброго.

Лочарт не помнил, как добрался до квартиры, но рассказал ей о своем разговоре с братом, после чего опять были слезы, а вечером они были в доме Бакравана, и Мешанг еще раз повторил то, что говорил утром, взбешенный смиренными мольбами Шахразады: «Не будь смешной, Шахразада! Прекрати этот вой, это для твоего же блага, для блага твоего сына и для блага семьи. Если ты уедешь с канадским паспортом без действительных иранских документов, тебе никогда не позволят вернуться. Жить в Абердине? Да охранит тебя Аллах, ты умрешь от холода через месяц, как и твой сын… Няня Джари не поедет с тобой, даже если бы он и смог оплатить ее. Она не сумасшедшая, она не уедет из Ирана и не оставит свою семью навсегда. Ты никогда нас больше не увидишь, подумай об этом… подумай о сыне…» – снова и снова, пока бормотание Шахразады не стало совсем бессвязным, а Лочарт не был раздавлен окончательно.

– Томми… – Ее голос вывел его из задумчивости.

– Да? – спросил он, услышав старые интонации в ее голосе.

– Ты, ты покидаешь меня навсегда? – спросила она на фарси.

– Я не могу оставаться в Иране, – сказал он, теперь вполне успокоившись, это подчеркнутое «ты» ему очень сильно помогло. – Когда мы закроемся, здесь для меня работы не будет, денег у меня нет, и даже если бы дом не сгорел… Ну, я никогда не любил подачки. – Его глаза смотрели искренне и бесхитростно. – Мешанг прав насчет многих вещей: жизнь со мной особенно изобильной не будет, и ты правильно делаешь, что остаешься, без документов, конечно, уезжать опасно, и ты должна думать о ребенке, я это понимаю. К тому же есть еще… нет, дай мне закончить, – мягко произнес он, прерывая ее. – Есть еще и НВС. – Это напомнило ему про ее брата Карима. Еще один ужас, который ждет ее впереди. Бедная Шахразада…

– Ты, ты покидаешь меня навсегда?

– Сегодня я улетаю в Ковисс. Пробуду там несколько дней, потом отправлюсь в Эль-Шаргаз. Я буду ждать там, буду ждать один месяц. Это даст тебе время все хорошенько обдумать, решить, чего ты хочешь. Письмо или телекс на мое имя, отправленные в аэропорт Эль-Шаргаза, найдут меня. Если ты захочешь присоединиться ко мне, канадское посольство сразу же все устроит, незамедлительно, я уже договорился на этот счет… и, конечно, я буду писать.

– Через Мака?

– Через него или еще как-нибудь.

– Ты, ты разводишься со мной?

– Нет, никогда. Если ты этого хочешь или… давай скажем так, если ты считаешь, что это необходимо, чтобы защитить ребенка, или по какой-то иной причине, то тогда я поступлю так, как ты захочешь.

Молчание затянулось, и она смотрела на него. В ее огромных темных глазах застыло странное выражение: она казалась старше, чем раньше, и одновременно с этим гораздо более юной и более хрупкой; полупрозрачная ночная рубашка подчеркивала блеск ее золотистой кожи, ее волосы рассыпались волнами по плечам и груди.

Лочарта охватило чувство полной беспомощности, он умирал внутри себя, страстно желая остаться и понимая, что оставаться ему уже нет никакого смысла. Все было сказано, и теперь дело за ней. Будь я на ее месте, то не колебался бы. Я бы развелся, я бы вообще не выходил за меня замуж.

– Ты, – сказал он на фарси, – прощай, любимая.

– И ты, любимый.

Он взял куртку и вышел. Через секунду она услышала, как захлопнулась входная дверь. Долгое время она смотрела ему вслед, потом задумчиво налила себе кофе и сделала глоток, горячего, крепкого, сладкого, дающего жизнь.

На все воля Аллаха, сказала она себе, обретя теперь покой. Он либо вернется, либо не вернется. Мешанг либо уступит, либо не уступит. В любом случае я должна быть сильной, и есть за двоих, и думать только о хорошем, пока вынашиваю своего сына.

Она очистила скорлупу с верхушки первого яйца. Оно было сварено идеально и было восхитительным на вкус.

КВАРТИРА МАК-ИВЕРА. 11:50. Петтикин вошел в гостиную, неся в руке чемодан, и удивился, увидев слугу Али-Бабу, который опасливо протирал буфет.

– Я не слышал, как ты вернулся. Я, кажется, отпустил тебя на сегодня, – раздраженно произнес он, ставя чемодан на пол.