Вопль «эй» относился уже к Ложкину, который удирал от падавшего на него дерева. Как заяц. Макс сигал зигзагами по поляне, оставаясь на траектории падения ствола. Дерево падало медленно, цепляясь сучьями за соседние сосны и таща их за собой. Ветер взвизгивал и улюлюкал.
– Вправо, вправо, ко мне! – надрывался Ромка. С тем же успехом можно было шептать или просто молчать. Слышно было только треск деревьев, рев ветра и шум веток. Природа перевыполняла план по лесоповалу.
– Что это, что это, что это, – как заведенная, шептала Гольдина, оставаясь в воде. Боря был рядом. Он ничего не понимал и не знал, что делать. Никогда в жизни он такого не видел.
– Из па-ла-ток! – орал Ложкин, упрыгавший от одной сосны и залезший на поваленную другую. – Вон из па-ла-ток!
– Боже мой, что же это, что же это… – на одной ноте зависла Гольдина.
Боря притянул ее к себе и вдруг влепил пощечину. Она охнула, они оба отмерли и бросились на берег. Наткнулись на Ромку. Он полз на четвереньках обратно к реке.
– К палаткам надо! – заорал Борис ему в лицо. – Наши-то!..
– Иии-эх!! – залихватски взвился ветер и намертво прибил всех троих к лежащей сосне.
– Ползем, – жестом показал Ромка, – за мной.
Они поползли. Вдвоем. Гольдина осталась у дерева, у самого корня, наполовину спрятавшись под него. Еще два ствола упали сверху поперек этого. Получился навес.
– Сиди тут, – показал ей кулак Ракитин, уползая.
– Что за хрень?.. – бормотал Ромка. – Вот ведь хрень… Борька, ты здесь? – нащупывал он руку Ракитина, звать было бесполезно – не услышит.
– Берегись! – дернул Ракитин Ромкину ногу и ткнул пальцем вверх.
Теперь деревья валились со всех сторон. Ветки и щепки летели осколками. Одна острая зараза вонзилась Ракитину в руку повыше локтя, как копье. Он завопил и выдернул щепу, забыв, что делать этого ни в коем случае нельзя. Стало ужасно больно.
Едва откатились в сторону, успели. Накрыло, но не стволом, а кроной. И стало тише. Как в комнате, когда прикрыли дверь, как в закутке среди шумного веселья.
– Йииии-эхх! – бушевал ветер в безумной удали и выкашивал лес, выдирал с корнем. Земля тряслась.
– Здесь останемся! – крикнул Ракитин. Ромка понял его и отрицательно покачал головой. Потом вытаращил глаза и тоже что-то крикнул. «А как ребята?» – понял Боря.
Ребята – никак.
А что они сделают? Что сделают, черт возьми? Им даже не вылезти отсюда! Их раздавит без укрытия, как червяков. Это очевидно! И это невозможно, чтобы их раздавило… Это же глупо, глупо… На рукаве Борькиной футболки расплылось пятно крови.
А Ромка собрался ползти дальше. Ну нет! Не обращая внимания на раненую руку, Ракитин вцепился в друга, как вцепляются в край скалы над пропастью. Навсегда сжал руки кольцом вокруг его пояса. Рядом рухнуло, их сосновый шатер закачался. Стало еще тише. Новый слой веток на них набросили. Как на могилу.
И вдруг все закончилось.
– Ай-ай-ай-ай! – в цыганской тоске завопил напоследок взбесившийся ветер и унесся дальше, оставив после себя размолоченные в щепы торчащие обломки, поднявшуюся землю и полегший лес.
Если бы ребятам, замершим под деревьями, сказали, что весь разгул, от первого порыва до последнего вздоха, длился девять минут тридцать секунд, они бы ни за что не поверили. Ночь прошла, не меньше…
Глава тринадцатая
Кровь, смола и стоматолог
– Ничего себе, – сказал Боря.
– Кажись, кончилось. Вылезаем, – стал раздвигать ветки Ромка. – Черт, я поцарапался где-то, что ли… На животе кровь.
– Это моя, – успокоил его Борька. – Мне в руку обломок засадило.
– Нифигасе, у тебя рукав весь пропитался! – охнул Ромка, с трудом развернувшись к Ракитину. – Очень больно? Пальцами пошевели. Черт, Борька, тебе жгут надо срочно накладывать, вдруг артерию порвал!
– Если бы артерию порвал, уже все вытекло бы, – полувопросительно ответил Ракитин. – Давай лезь, я за тобой. Ты это, ветки придерживай…
Замолчали и стали выбираться. Ракитин хотел спросить Ромку, как там Гольдина, но не стал. И про ребят спрашивать не стал… Сейчас увидят. Все нормально. Мы же целы. Значит, и остальные целы. Нечего и спрашивать.
Выбрались на поверхность. Руки-ноги в смоле, в волосах сосновая шелуха, иголки… Ракита провел по лбу ладонью, осталась красная полоса.
– Ну ты красавчег, – сказал Ромка.
– На себя посмо… – не договорил Боря и уставился перед собой. Потом повернулся влево. Вправо. Назад. С ума сойти! Это их берег? Их лагерь? Лисья?
– Офигеть… – выдохнули они вместе.
– А я вот тебе говорил – не бери с собой Лакина… – растерянно произнес Ромка. – «Да что он сделает, дерево уронит?» Вот тебе и уронит…
Леса больше не было. То есть он был, но больше не рос. Земли, обыкновенной земли, с травой, хвоей, корнями, тропинками, не было видно. Ходить можно было только по стволам, вповалку лежащим друг на друге.
Горизонт расширился, далеко была видна лента реки. Но как сузилась Лисья! Деревья тянулись друг к другу с берега на берег и кое-где дотягивались. Реку перегородило, как будто по ней пронеслась стая бобров…