Читаем Ураган в сердце полностью

– Я не волнуюсь, – сказал Джадд. И что странно – то была правда. Появилось то же самое ощущение, какое он испытал в «Скорой помощи», странное эдакое разделение души и тела, появилось чувство, будто происходящее не переживается им самим, а наблюдается со стороны. Он был беглецом, удравшим от преследователей, ускользнул от них и теперь следит за ними из своего убежища. Если будет ждать, молчаливо и безучастно, то мистер Крауч уйдет. Хотелось услышать только одно: звуки удаляющихся шагов и закрывающейся двери.

6

Остановившись у уличного светофора в Лисьей Долине, совсем рядом с домом, Кэй Уайлдер только теперь стала освобождаться от гнета в душе, с каким покинула больницу. Потом (вполне логично) приписала свое настроение главным образом бессонной ночи после бесконечного утомительного дня, не обращая внимания на несовместимость физической усталости с бездумной потребностью двигаться и действовать, владевшей ею на всем пути до Нью-Ольстера. Незачем было торопиться домой, совершенно незачем, а сейчас, глядя вперед и наконец-то четко различая здания «Крауч карпет», она осознанно приходила к убеждению, какой же дурой оказалась, позволив чувствам взять над ней верх, не дав себе труда подумать… подумать… Да, вот что ей следовало бы сделать – продумать все до конца, рассудить хорошенько. Ведь где-то же был ответ. Должен был быть!

Увы, разум ее отупел и впал в бесчувствие от набитых шишек, стремление сделать что-то без конца разбивалось об осознание: ничего уже не поделаешь.

До сегодняшнего утра жила надежда, неосязаемая и неуловимая, и все же поддерживаемая кажущейся неотвратимостью перемен. На всем пути через Атлантику и, того больше, вчера ночью на шоссе она твердила себе, что Джадд наверняка стал теперь другим человеком, утром ожидания обратились едва ли не в уверенность, когда доктор Карр попросил ее не удивляться тому, как сильно переменился ее муж. Он-то думал, что предостерегает ее, а для нее его слова прозвучали обнадеживающим обещанием… только для того, чтобы спустя несколько минут она ошеломленно и сокрушенно убедилась: никакой перемены нет и в помине.

Подходя к палате, она представляла его страждущим человеком, нуждающимся в участии и поддержке, роль ее была определена словами доктора Карра о том, как сильно рассчитывает он на ее помощь, и никогда в замужней своей жизни не чувствовала она в себе такой эмоциональной готовности к безудержному излиянию уверенности, силы и мужества. Что-то, по-видимому, не более чем интуитивное ощущение, остановило ее на пороге, первого взгляда хватило, чтобы сказать себе: пропасть между ними так же широка и глубока, какой и всегда была. Джадд подтвердил, что достучаться до него стало еще труднее, чем раньше. «Ничего для тебя интересного».

Она ухватилась за последнюю надежду, порожденную рассказом доктора Карра о конференции, и решила, что ей, возможно, удастся отыскать хотя бы трещинку в том образе Мэтта Крауча как всеведающего, всезнающего, всенадежного идола, каким его всегда представлял себе Джадд. Но нет, Джадд и не подумал обвинять босса, свалив всю ответственность на Роджера Старка, он по-прежнему был во власти той же невротической антипатии, которая явно проявлялась в нем с тех самых пор, как Роджер пришел в компанию.

По дороге к Нью-Ольстеру она все больше и больше уходила мыслями в отношение Джадда к Роджеру Старку, воспоминание за воспоминанием складывались в ответ, который ей следовало бы дать доктору Карру, когда он, шагая по коридору рядом и провожая ее до палаты Джадда, спросил: «Вы не заметили в вашем муже ничего необычного за последние два-три года, миссис Уайлдер, чего-либо поразившего вас как перемена в присущем ему характере поведения?» Не задумываясь, она дала отрицательный ответ: слишком была поглощена ожиданием, чтобы оглядываться в прошлое. Но это случилось до ее разговора с Джаддом и до того, как дошел до нее глубокий смысл вопроса доктора Карра. Стоило вникнуть и понять, как все встало на место, не только тот отрезок времени, который обозначил доктор: «последние два-три года», – но и череда припомнившихся случаев, которые обозначили все возраставшую неприязнь Джадда к Роджеру Старку. Ей бы до этого раньше додуматься, понять бы, что это значило. Только ведь, ну, положим, даже и поняла бы, и что? Что поделать-то смогла бы? Джадд ведь ни разу не позволил ей… нет, нет и нет… Она сама во всем виновата.

Цвет светофора изменился, и она свернула на улицу, ведущую к их дому в Лисьей Долине, представляя себе, какое в нем запустение, чувствуя себя беглянкой, которую поймали и притащили обратно к месту одиночного заключения, наказанную не за попытку сбежать, а за то, что не сумела стать достойной женой. Мисс Джессика была права, и Рольф тоже, и доктор Карр. Да, вот потому-то и задавал он ей все те вопросы, убеждавшие, насколько же она была слепа.

Перейти на страницу:

Все книги серии Роман-сенсация

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза