Ураган в сердце

Рассказы Крауча о лечении, какому его подвергли, не оставляли места сомнению в том, что он перенес тяжелое душевное заболевание. Но все же всего восемь месяцев спустя, явно не располагая ни капиталом, ни финансовой поддержкой, отмеченный в финансовых кругах черной меткой из-за своего срыва, он сумел завладеть небольшой, находившейся едва ли не на грани банкротства ковровой фабрикой в Нью-Ольстере. На шаткой основе, на какой приходилось начинать дело, меньше чем через двадцать лет выросла крупная и прибыльная компания. Открыв большой конверт, взятый из машины Уайлдера, Мэтью Р. Крауч раскладывал гранки предстоящего отчета компании перед акционерами, где гордо сообщалось: в прошлом году доход «Крауч карпет», как в денежном выражении от продаж, так и относительно вложенного капитала, превысил показатели любой другой компании, занятой производством ковров.

Потерявшись в лабиринте математических выкладок, Аарон Карр поспешил вернуться в интересовавшую его область:

– Расскажите мне, мистер Крауч, вот о чем. Вернемся к дням, которые вы провели в лечебнице. Каким образом вам удалось излечиться от недуга? Что поставило вас на ноги? Был ли там какой-то особенный доктор, кто…

– Черта с два! Если б я стал слушать этих чертовых докторов, я бы прямо там и загнулся. Знаете, что они мне твердили? Все то, о чем вы пишете в своей статье. Вы до дьявола правы, говоря о глупостях, какими эти чертовы медики занимаются.

– Я совсем не…

– Вы вот спросили, что меня снова на ноги поставило, верно? Ладно, так я говорю вам: человека не поднять с больничной постели, твердя ему, что он до конца дней своих останется размазней. Был там один тип, доктор по каким-то болезням… психиатр, полагаю. О, слов нет, на советы он был куда как горазд, можете не сомневаться. Всего меня постиг, до донышка. Так вот в один прекрасный день приходит он ко мне в палату, чтобы поведать, как мне дальше следует жить. Все его соображения сводятся к одному: забыть о ковровом бизнесе и никогда о нем больше не думать. Ну, знаете, как в старом присловии про обжегшегося на молоке, что дует на воду. У врача для всего этого какое-то заковыристое название было, но общий смысл я изложил точно. Просить меня отказаться от коврового бизнеса, это было все равно как просить меня отказаться от всей моей жизни. Ведь я только этим и занимался, с четырнадцати лет, еще мальчишкой. Только откуда мне знать, а вдруг он прав? У меня тогда голова в полном тумане была от всех лекарств, какими меня пичкали, я понять не мог, чему, черт побери, верить. Вот как раз тогда и появилась Эмили. Знаете, что она мне принесла? Образцы всех бумажных напольных покрытий, которые были выпущены за время, что я провел вбольнице. Я в них вцепился, будто… Даже не знаю, как и сказать-то… Будто я с голоду околевал, а тут кто-то пир мне закатил.

– Ваша жена, должно быть, человек весьма понимающий, – заметил Аарон Карр, дивясь про себя, как мог быть столь бестолков тот доктор. – Во всяком случае, она понимала, что за червь мои потроха гложет, – сказал Крауч, в устах которого фраза прозвучала сдержанной похвалой мужчины-эгоцентрика. – Она сделала для меня намного больше, чем любой из этих никчемных докторов.

– Сколько вам лет было тогда, мистер Крауч?

Старик вздрогнул, странно пораженный.

– Забавно, что вы об этом спросили. Ведь это едва ли не первое, что мне в голову стукнуло: Джадду столько же, сколько мне тогда было. – Он умолк, устремив на врача вопрошающий взгляд. – Просто совпадение, полагаю.

– Возможно, меньше, чем вам представляется. – Врач внимательно всмотрелся в старческое лицо. – Середина пятого десятка зачастую становится годами огромного стресса. Эмоциональное давление нарастает, где-то должен быть сброс.

– По-вашему, случившееся со мной и сердечный приступ Джадда, они что, чем-то схожи?

Карр вновь колебался: его сдерживали все запреты на то, чтобы выставлять профессиональные расхождения во мнениях перед непосвященной публикой, с другой стороны, он не мог отделаться от того здравого аргумента, что, коль скоро Крауч уже прочел его статью в «Анналах», то было бы лучше выговориться, чем рисковать остаться неверно понятым.

– Да, с моей точки зрения, затрагивается эмоциональная сторона, особенно в случаях с не достигшими пятидесяти лет.

– Это и есть то, что вы имеете тут в виду, говоря о… – Крауч принялся ворошить страницы, отыскивая нужное место в статье: – … как вы его тут обозвали-то… Этот самый предынфарктный синдром?

– В целом да. Я в статье особо не вдавался в детали: вы увидите некоторые ссылки на мои более ранние публикации, – однако исследования в Берринджеровском институте определенно выявили почти неизменную связь между инфарктом у людей до пятидесяти лет и их весьма специфическим образом жизни. Что в конечном счете и стали называть предынфарктным синдромом.

– Хотите сказать, что есть определенный тип человека, кого прямо-таки естественно поражает сердечный приступ?