– Я бы воздержался от слова «естественно», мистер Крауч. Приступ в возрасте до пятидесяти – вещь определенно
– И вам удалось?
– Да. Во всяком случае, настолько, чтобы сам я остался доволен. И опять вынужден заметить, что это не стало чем-то широко принятым во врачебных кругах.
– Да и черт с ними, – отмахнулся Крауч. – Я с вами не спорю: сам всегда считал, что где-то так оно и есть, – только я все равно не понимаю, что происходит.
– Что происходит? – повторил врач, отводя взгляд, чтобы улучить момент и собраться с мыслями, попытаться сообразить, как далеко разумно было бы заходить. – Разумеется, это всего лишь предположение, хотя результаты и впрямь, кажется, подтверждают логику исходной гипотезы. – Карр сел поудобнее. – Если мы имеем дело с человеком, который напорист, в высшей степени целеустремлен, честолюбив, всецело настроен на высочайшие достижения, своего рода перфекционист.
– Это – Джадд, точно.
На то, что его перебили, Карр не обратил внимания, зато не упустил из виду предупредительного сигнала: все, о чем он будет говорить, Крауч станет примерять на конкретном человеке. И, уже будучи настороже, продолжил:
– Человека такого типа личности, испытывающего довольно высокий уровень эмоционального напряжения, ждет обычная продолжительность жизни, хотя ничего не было бы удивительного в том, если бы у него случился сердечный приступ где-то в начале или в середине седьмого десятка лет. Такое было бы едва ли не нормальным течением жизни. Однако предположим, что это течение нарушено. И удар настигает человека в середине пятого десятка. Почему?
– Именно это я и хочу узнать.
– Хорошо, вернемся к тому, о чем мы с вами говорили несколько минут назад, к высокому проценту инфарктов у мужчин, не достигших пятидесяти лет, имеющих эмоциональную основу. Уверен, вам известно великое множество примеров, я не имею в виду один лишь ваш случай и не говорю лишь о физическом заболевании. Все эти люди, которые ни с того ни с сего выбивались из водоворота жизни, меняли работу, позволяли себе сходиться с другими женщинами, разводились с женами.
– Я понимаю, о чем вы. Только как же так, я ничего такого себе не позволял. Мне было сорок четыре года, а чего я добился? Работал без задних ног, как проклятый. – Президент смущенно осекся. – Я вовсе не хотел старое ворошить снова.
– Ничего, вы затронули важный момент. – Аарон Карр подался вперед, увлеченный открывшейся возможностью воочию увидеть, как принимается одно из ключевых положений его книги. – Вы всегда знали, для чего вы работаете, так ведь? С тех пор, как начали работать подносчиком пряжи, вы всю душу свою настроили на то, чтобы стать президентом ковровой компании, верно? Спроси вас кто-нибудь, чего вы хотите от жизни, вы бы так ему и сказали, правильно? Даже когда находились в больнице, да?
– Если б они меня спрашивали. Только они никогда этого не делали. В том-то и беда была – у этих чертовых докторов своих собственных идей было – по самую маковку.
– Позвольте мне, мистер Крауч, убедить вас в своей правоте. Это одно из самых существенных положений во всем, что имеет отношение к предынфарктному синдрому. Я задавал вопрос: «Чего вы хотите от жизни?» – даже и не помню скольким перенесшим инфаркт до пятидесяти лет и, знаете, ни разу не получил хотя бы наполовину определенного ответа. Никогда. Ни единого раза за все эти годы.
Мистер Крауч в упор посмотрел на доктора, по выражению лица было видно, что он о чем-то раздумывает.
– Человек, которого поражает преждевременный инфаркт, мистер Крауч, это не тот человек, который знает, чего он ждет от жизни, и оказался разочарован, когда этого добился. Такой человек кончает язвой или грыжей диафрагмы, или тем, что было у вас, но редко – сердечным приступом.
Типичного инфарктника можно уподобить бегуну без цели. Это человек, который всю свою жизнь бежит как сумасшедший, бежит не только потому, что к этому его побуждает врожденный его характер, но еще и потому, что именно это велит ему общество: ты обязан, если хочешь хоть чего-то достичь.