Ураганные войны

Он позволил бесцеремонному вопросу своей пытливой невесточки нарушить его равновесие.

Хорошо хоть, она этого не заметила.

Глаза Таласин были крепко зажмурены, ее лоб наморщился. Она представила щит, как велел ей Аларик. Она пыталась это сделать вот уже несколько минут, и примерно столько же молодой человек пустыми глазами смотрел вдаль, пока его затягивало в трясину.

– Видишь его? – давил он. – Хорошо представила себе?

Его ученица медленно кивнула.

– А теперь призови его точно так же, как ты призвала бы кинжал или копье.

Она вытянула перед собой руку.

– Призови Светополотно и дай ему растечься внутри себя.

С кончиков пальцев Таласин сорвалась бесформенная вспышка золотого сияния. Она едва не задела Аларика, но тот вовремя уклонился, и по его щеке скользнула теплая дымка. Всплеск Светополотна врезался в колонну на другом конце сада и отколол внушительный кусок мрамора, поколебав воздух и оставив облака бледной пыли. Таласин покраснела как свекла. Она наклонила голову и опустила плечи, словно готовясь к насмешкам, ее каштановая коса упала вперед.

Это была знакомая поза. Она напомнила ему о ранних этапах собственного обучения.

«Что ты помнишь?» — спросила она.

«Если ты не сбежишь, – прошептала ему мать, – от тебя ничего не останется».

– Ничего страшного, лахис’ка. – Мягкость, которую он услышал в своем голосе, удивила даже его самого. Этой мягкости не было места в нынешней ситуации, но было слишком поздно брать слова назад. – Попробуем еще раз. Закрой глаза.

…….✲……..

– Какое самое первое оружие ты призвала, когда только начала тренировки?

В темноте, за закрытыми веками, глубокий хрипловатый голос Аларика казался Таласин еще звучнее. Она вздрогнула, стараясь не отвлекаться.

– Нож, – ответила девушка. – В первые же несколько часов тренировки я создала твердую копию ножа, похожего на тот, который я украла из кухни, когда уходила из приюта. Я знала, что на улицах мне понадобится защита.

Ответа не было так долго, что Таласин решила бы, что Аларик встал и ушел, если бы в воздухе не держался знакомый аромат сандаловой воды. «Должно быть, обрызгивается ею по утрам после бритья», – праздно подумала она.

Ее осенило – только так можно было объяснить то, почему он притих, – и врожденное острое желание защищаться заставило ее поднять голову.

– Тебе что, жаль меня?

– Нет.

Аларик помолчал, будто обдумывая следующие слова, и руки Таласин сжались в кулаки в ожидании неизбежного. Она не распространялась о своем прошлом в разговорах с товарищами в сардовийских полках, но всякий раз, когда люди спрашивали и она рассказывала им, первой реакцией неизменно была жалость, за которой следовали хвалебные речи о том, какая Таласин стойкая.

– Будешь разглагольствовать о том, какой я наверняка была сильной, раз вынесла все это? – пробормотала она, все так же не открывая глаз. Внутри вскипала прежняя едкость, которая подпитывалась обостренным желанием защищаться, а то, в свою очередь, подпитывалось ею. Бесконечная череда шрамов, оставленных маленькой, приземленной жизнью. – Если так, то можешь не напрягаться. Я уже все это слышала от других людей. Как же нелепо: пятнадцать лет мерзнуть и недоедать, а потом получать похвалу за страдания. Будто… будто то, что я дралась с другими изгоями за место у лошадиных корыт с водой, достойно восхищения.

Ее тон слегка исказился, став резким и неприятным из-за воспоминаний обо всем, что ей так и не удалось принять. Она с трудом восстановила дыхание, чтобы продолжить веденную ей медитацию. Зачем он вообще отвлекает ее этими разговорами?

– Ты не должна была так жить, – тихо произнес Аларик, и время будто остановилось. – Мне не жаль тебя: я скорее злюсь. Власти твоей родины подвели тебя. Сардовийский Союз подвел тебя. И я осуждаю такое отношение: ждать, что люди стерпят невзгоды, когда у тебя есть все возможности избавить от них.

Он заступился за нее точно так же, как в тот раз, когда ее потряс обман семьи относительно Пустопропасти, а он сказал ей, что она имела право знать. Это был второй раз, когда он произнес нужные слова. Она чуть не открыла глаза, жажда взглянуть на его лицо была такой обжигающей, словно горела огнем, но в последнюю минуту Таласин крепко зажмурилась, грудь сдавило от смутного страха перед тем, что она могла увидеть.

Она согласилась с ним. Это была ужасающая, сводящая с ума правда. Она давно поняла, что он хотел подчеркнуть в своих словах, но глубоко запрятала эти мысли. Иначе никогда бы не пережила войну.

Как бы она боролась дальше, если бы не верила? Как бы она боролась дальше, когда в противном случае можно было лишь склониться перед Империей Ночи?

– У Союза были свои изъяны, но Кесатх явно не лучше, – сухо отметила Таласин. Прежде чем ее собеседник успел возразить, она продолжила: – Давай лучше вернемся к тренировке. Мы вроде как объявили перемирие.

Аларик пробурчал себе под нос нечто вроде: «Что-то непохоже». Но затем он прочистил горло, и они возобновили обучение, чувствуя, как поджимает время.

Глава двадцатая