Урал-батыр

Братом позволь тебя назвать,

Вместе жизнью одною жить,

Мать свою и отца повидать,

Слово клятвенное дать!»

«Кровь запеклась на твоем лице —

Не отмоешь в озерной воде.

Захлебнулось сердце в крови —

Не вернешь его к правоте;

Сквозь воду прошедшие и огонь,

Люди уже не поверят тебе;

К ним ты черную злобу питал,

Камнем проклятия ты стал,

Только огнем и был для них ты.

Семена блага и доброты

С рожденья покинули тебя;

Пока ядовитое сердце твое

Смягчится — камень скорее растает,

Доброту оно не познает,

Все святое оно распинает.

Если хочешь людей полюбить,

Если вместе с ними, в стране

Отныне хочешь батыром быть,

То считай злодеями тех,

Кто врагами стал для людей.

Кровь врагов тех в озеро слей

И омой лицо свое в ней.

Против людей ты дивов водил,

Кровь людскую нещадно лил,

Злодейство за славу почитал,

Доброту за позор принимал;

И в гордыне своей теперь

Мечешься, как разъяренный зверь.

Пусть почерневшая кровь твоя

Напоминаньем о прошлой судьбе

Будет сердце твое сжимать,

Тело болью одолевать;

Пусть скверная кровь, что в тебе течет,

Иссохнув, красный цвет обретет.

Тогда человеком станешь опять,

С нами останешься в нашей стране,

Будешь батыром на войне», —

Так заключил Урал свою речь.

Гора у Шульгена упала с плеч.

Шульген стал Урала снова просить,

Землю слезами пред ним кропить:

«Лев, на котором я ездил верхом,

Дважды споткнулся подо мной.

Дважды его я ударил так.

Что брызнула кровь из него струей;

Потом и в третий раз он споткнулся —

Ко мне в смятении обернулся:

Мол, не споткнусь я в пути опять!

И припустился снова бежать.

Я тоже больше его не бил.

Не бранил его, не колотил.

Так Шульген, что тебе был брат,

Промахнулся два раза подряд,

Вселил в твое сердце горе и гнев,

Ведь я и есть — спотыкавшийся лев;

В третий раз мне уйти позволь,

Лик почерневший я свой отмою,

С обеленным лицом пред тобою

Я предстану и, землю целуя,

Стану равным среди людей,

Стану жить я в стране твоей».

Урал решил его просьбе внять,

В последний раз его испытать;

Коль, честь потеряв, муж с дороги собьется

Все утратит он в жизни своей;

Коль зло затаит он против людей,

Ночью светлый день обернется.

Тому, чья душа истекает злобой,

День будет мраком глаза затмевать;

Будет он ночью охотиться, чтобы

Птиц, ослепших во тьме, подбивать.

Если ночь для людей настанет,

Она тебе покажется днем.

Сородичей ты убивал непрестанно,

Черную славу обрел на том.

Лучше дивов, что были врагами

Нам, у тебя не бывало друзей.

Засияет луна для людей.

Когда же погасает луна, не знал ты,

Что вспыхнет ярчайшее из светил;

Своими главами теперь увидал ты,

Что этот свет наконец наступил.

Для тебя же и дивов зловещих

Черная ночь наступила навечно.

Море, где плавали дивы толпой,

Обернулось навек землей,

Азрака, царь проклятый твой,

Обернулся навек горой.

От злодея и девушки чистой

Родился Сакмар — богатырь неистовый.

Коль наконец понять ты сумеешь,

Что радость утраченную обрели

Мужчины, которых терзали змеи,

Девушки, что в плену их желтели, —

Красавцы дивные нашей земли.

Знай наконец, что, вот так сражаясь,

Вечною злобой против людей,

Их безжалостно уничтожая,

Если поймешь наконец все это,

Если с коварством расстанешься ты,

Если из тьмы повернешься к свету,

Коль силы найдешь поучиться добру

У льва своего, что споткнулся в пути,—

Еще раз исполню я волю твою.

Во имя чести отца моего,

Памяти матери моей,

Последний раз испытаю тебя,

Последний раз внемлю просьбе твоей.

Глава 9

О том, что сказал старик, изнемогающий от невозможности умереть; как Урал-батыр набрал в рот воды из Живого родника, но не сделал и глотка — опрыснул тою водой землю вокруг себя, и вся она ожила.

Отпустив Шульгена, Урал

Так собравшимся людям сказал:

«Смерть, что зрима была для глаз,

Выгнали мы из страны своей.

Дивов, что пили кровь из нас.

Сделали твердью горных цепей.

Воду Живого родника,

Зачерпнув, принесем сюда —

Пусть всем достанется та вода.

От Смерти же, что скрыта от глаз,

От болезней, что точат нас,

От болей и мук, гнетущих от века.

Человеческий род спасем,

Бессмертным сделаем человека

Радость в каждое сердце внесем!»

Когда вот так говорил Урал,

Старик какой-то приковылял.

Тяжко вздыхал он, горько стонал,

Смерть-спасительницу призывал.

До предела иссохшее тело

Все, казалось, в суставах скрипело.

Так он долго на свете жил,

Что отца и мать позабыл.

Так обратился к народу он:

«Пережил много я поколений,

Много разных прошел владений,

Был свидетелем тех времен,

Когда мы не знали родства и имен,

Не боялся никто ничего,

Дитя не знало отца своего;

Видел, как люди вместе селились,

Как по парам они сходились.

Сильное племя слабое грабило,

Змеи и дивы считали, что вправе

Безжалостно на людей нападать,

Одних пожирать, чтоб за их счет

Наращивать число своих голов,

Остальных — обращать в рабов;

Вел кичливо себя их род,

В страхе держали дивы народ,

Проливали потоки слез —

В такое время егетом я рос.

Что значит Смерть, я тогда не знал,

Сирот обиженных не замечал;

Когда прибирали к рукам своим

Пленников дивы одного за другим,

Смерть пред глазами моими предстала;