Уральская копилка

В отдельных очерках представлена экономика села. Тут освещены все стороны хозяйственной жизни Течи и всех ее окрестностей: базары, ярмарки, кредитная кооперация, ремесленничество. Здесь же очерки на темы: «Трудоустройство семьи», «Работа по найму», «Жилищная рента», «Земельная рента», «Имущественные отношения».

Четыреста девятнадцать рукописных страниц посвящено очеркам быта — целый этнографический трактат!

Наибольшее внимание автор уделил характеристике своих земляков, многим из них он посвятил отдельные очерки. Тут и представители крестьянской массы, и местная служилая интеллигенция старого времени. Крестьянам посвящено семьдесят три очерка на 856 страниц — пятидесяти мужчинам и двадцати трем женщинам.

Какое же разнообразие типов: и «справные» мужички, и середняки, и беднота! И местные разночинцы: земский начальник, следователь, учительница, а также духовенство, которое до революции играло в общественной жизни далеко не последнюю роль.

С большой теплотой автор описывает женские типы, привлекшие к себе внимание то задушевностью натур, то трудолюбием, то своим отношением к окружающим и значением для них.

В довершение очерков о людях Течи — 143 страницы воспоминаний автора о своих родителях, братьях, сестрах и любимой тетушке, о своем детстве и бытовой обстановке семьи.

Заработок родителя-дьячка был не ахти каким, и семье приходилось жить пополам с бедностью.

«Взять наш домик, состоявший из кухни и горницы. Он, даже в пору, когда от семьи «отпочковались» два старших брата и старшая сестра, был тесен. Зимой спали в горнице на полу вповалку от наружной стены ее до внутренней, смежной с кухней: в средине родители на перине, а по флангам мы, дети, на кошмах, которые на день с подушками убирали в кухню на полати. Одеяла были только у родителей, а у нас, детей, — шубы, тулупы, пальто. Зато летом была благодать: расползались по сараям, завозням и спали в коробах, на телегах на тех же кошмах, что и зимой, но с подстилкой под них свежего ароматного сена…

…Спишь и сквозь сон чувствуешь, что около тебя кто-то пыхтит и норовит нарушить твое ложе; открываешь глаза и видишь, что какая-либо красуля или пеструля, проходя из пригона в ограду, старается вырвать кусок ароматного сена из-под кошмы, на которой спишь…»

С любовью вспоминает Василий Алексеевич друзей своего детства — домашних четвероногих и птиц.

Еще одна группа очерков отдана Камышловскому духовному училищу. Надо сказать, что эта духовная школа резко отличалась от бурсы, описанной Помяловским или Маминым-Сибиряком. Учителя здесь были культурными и гуманными, понимавшими задачи педагогической работы, заботливо относились к ученикам.

О Камышловском училище В. А. Игнатьевым написаны очерки: «Начало моего учения в Камышловском духовном училище», «Наступление на «бурсу», или «Кикимора» отступает», «Учение и быт бурсаков», «Родимые пятна старой бурсы в нашем училище», «Игры наших бурсаков», «Отдельные замечательные явления и события в жизни бурсы» и другие.

Шестьсот тетрадных страниц отведены очеркам о Пермской духовной семинарии. Открывает эту серию очерк «Старая Пермь» с двумя главками: «Город» и «Кама». Далее следуют очерки, посвященные ученикам, «служителям», педагогам.

Об одном из них, Василии Яковлевиче Струминском (впоследствии член-корреспондент Академии педагогических наук), В. А. Игнатьев вспоминает: когда он учился во втором классе семинарии, весной 1905 года, в первый день после пасхальных каникул, при входе в класс В. Я. Струминского ребята приветствовали его словами: «Христос воскресе!» и получили в ответ: «Разве?» Это в духовной-то семинарии по адресу одного из основных догматов христианства!

Бурсу мы знаем по очеркам Помяловского, семинарию — по воспоминаниям Воронского и других, а духовную академию пока никто еще не описал так подробно и интересно, как уралец В. А. Игнатьев. Ему довелось учиться в Казанской академии.