Уральский самоцвет

Сказывался недостаточный опыт Анатолия в международных соревнованиях, непривычный режим. В Каракасе играли по такому турнирному режиму: пять часов игры, потом перерыв на ужин, после чего партии доигрывались. В случае, если какая-либо встреча не кончалась, игра возобновлялась утром следующего дня в десять часов. Для любящего поспать юноши девятнадцати лет — нелегкие условия.

К той же партии с Бисгайером Карпов дает такое примечание:

«Когда было сыграно конь же-пять, пошел первый час ночи, и, честно говоря, я соображал совсем немного».

Учтите еще разницу в несколько часов во времени между Москвой и Каракасом. Все путается в голове, в привычках.

«Наутро в 10 часов предстояло вновь доигрывать эту позицию».

Партия против Бисгайера кончилась ничьей — детектив разворачивался медленным темпом.

И дальше на душе царило спокойствие — события происходили приятные, радовали. Венгерский шахматный ветеран гроссмейстер Гедеон Барца сопротивлялся довольно долго, но все же допустил серьезную ошибку и на 34-м ходу был вынужден остановить часы. В третьем туре жребий свел Анатолия с молодым югославским гроссмейстером Бруно Пармой.

«Когда я шел на игру, — пишет Анатолий, — то не мог отделаться от мысли, что в следующих турах меня ждут более слабые соперники. Имел я уже «плюс одну» (шахматисты, при оценке турнирных шансов, обычно вычисляют, на сколько половинок они превысили пятидесятипроцентный результат. Это значительно упрощает подсчет при неодинаковом количестве сыгранных партий. — А. К.), и не было необходимости в особом дебютном риске. Словом, если говорить совсем откровенно, поначалу я не возражал против ничьей».

Обратите внимание, читатель, с какой предусмотрительностью и хладнокровной рассудительностью определяет каждый раз Анатолий Карпов свои шансы перед каждой партией; как тщательно взвешивает все создавшиеся турнирные условия, силу противников, их настроение и турнирные задачи. Против кого можно играть на выигрыш, когда это совершенно необходимо, а когда можно и заключить мир.

Но настроение вскоре резко изменилось. Допустив на 18-м ходу заметную позиционную ошибку, югослав попал в трудное положение. Пришлось перестроиться — отказ от игры на ничью, при наличии хороших шансов на победу — это была приятная перестройка. Позиция Пармы ухудшалась с каждым ходом, и это чуть не привело к печальному происшествию.

«Решив, будто противник делает ходы по инерции и вот-вот сдастся, я заиграл в темпе блиц, а между тем сразу выигрывало а-шесть на 57-м ходу».

Враг тем временем не зевал. Стремительно бросив вперед свою крайнюю пешку, Парма создал непосредственную угрозу вечного шаха. Если в начале партии Карпов не возражал против ничьей, то теперь в совершенно выигрышной позиции это было бы психологическим ударом.

Сорок минут думает Карпов над своим ответом на прыжок черной пешки. Как играть? Он только что пошел ладьей на крайнюю вертикаль. Что же теперь — возвращаться обратно? Признать свою ошибку, согласиться с тем, что ты не видел хода противника, сделал упущение? Труднейший момент! Сколько знает история шахмат случаев, когда гроссмейстер просто «из гордости» не соглашается вернуться фигурой на только что покинутое поле и проигрывает партию.

«Выясняется, что моя ладья ошибочно забралась на вторую горизонталь, в то время как ее место на первой или третьей линии, — пишет Карпов. — Долго — 40 минут — заставлял себя записать самый трудный ход ладья дэ-два. Для многих шахматистов сделать «обратный» ход труднее всего».

Сильная воля сказалась — рука перенесла белую ладью обратно в центр доски. Парма сделал еще несколько ходов и подписал бланк. Была добыта важная победа, но на чистом до того «психологическом небосводе» появились темные тучки сомнений, неуверенности — предвестники дальнейших «детективных» перипетий.