Уральский самоцвет

Уметь вовремя предложить противнику ничью — великое искусство, требующее расчетливости, знания психологии и особенностей противника. Предложишь рано — противник имеет чуть лучшую позицию и откажется; предложишь поздно, когда тебе впору сдаваться — противник, естественно, окинет тебя таким взглядом, хоть сквозь землю проваливайся! А вот когда ничего еще не ясно, когда «земля дрожит под ногами» и у тебя и у него, — вот тут самая пора. Не видя пути к победе, противник заколеблется на мгновение — глядишь, ты пол-очка и заработал. Сколько досады, истинной горечи бывает, когда, согласившись на мирное предложение соперника, ты сразу же замечаешь, что мог дать ему мат в два хода. В партии против гроссмейстера Льва Полугаевского, игранной в Тбилиси в 1959 году, его противник — гроссмейстер Эдуард Гуфельд обратился к нему с отчаянным призывом:

— Ничья?!

— Да, ничья, — остановил часы Полугаевский и, взглянув на доску, сразу увидел, что легко выигрывает партию.

Потеря столь важного пол-очка повергла впечатлительного Полугаевского буквально в смятение. Он шел по турнирному залу и спрашивал знакомых грузинских любителей:

— Где здесь река Кура?

Предлагать ничью — значит в какой-то степени смирить свою гордость: ведь противник может и имеет все права отклонить твое предложение. Это как-то повлияет на твое состояние во время партии. Но некоторых подобные мелочи — «муки совести» — не смущают.

Согласно «Шахматному кодексу», обязательному для всех официальных состязаний, порядок предложения ничьей строго регламентирован. Ты можешь предложить ничью только когда идут твои часы или в момент свершения хода. Противник может сразу принять мирное предложение или сказать: «Я подумаю». Если он откажется от ничьей, больше уж обращаться с мирными предложениями ты не имеешь права.

Однако не все строго следуют регламенту.

— Хочешь ничью? — предложил автору этих строк один московский мастер в партии, игранной в начале сороковых годов.

— Нет, — спокойно ответил я.

— Значит, ты не хочешь ничьей? — переспросил настойчивый мастер.

Я отрицательно покачал головой.

— Я так понимаю, что ты на ничью не согласен, — допытывался мой противник.

Это меня взорвало.

— Если еще скажешь хоть одно слово, — погрозил я противнику, — я немедленно позову судью.

В одной из партий турнира претендентов на шахматный престол в Цюрихе в 1953 году я предложил ничью одному гроссмейстеру с мировым именем. Тот не сказал ни слова, «бровью не повел». Это на меня так подействовало, что я играл финальную часть партии «вне себя» и проиграл, не использовав всех шансов.

А вот много позже в одном из турниров в Голландии картина была иной. В многочисленных партиях блиц с моими славными, увы, безвременно ушедшими друзьями — гроссмейстерами Паулем Кересом и шведом Гедеоном Штальбергом — мы применяли такой шутливый метод отказа от ничьей.

— Ничья?! — грозно вскрикивал, вопрошая, партнер, у которого флажок уже еле держался на краю.

— Ту-морроу! Завтра! — образно отклонял предложение его противник. Делались быстрые ходы, после каждого из них следовал все тот же диалог.

В упомянутой турнирной партии мой противник, игравший белыми, получил перевес, выиграл пешку и дальше вел партию с видом явного превосходства. Возможно, поэтому он и попался на хитрую ловушку — позиция его стала критической. Вскоре он к тому же догнал меня и по времени — мы оба находились в цейтноте.

— Ничья? — предложил мне вдруг противник, мигом потерявший всю свою былую гордость.

— Ту-мор-роу! — по слогам произнес я в ответ.

Партию он проиграл и заявил протест судье. Тот разбирал протест с застывшей улыбкой на губах — он часто бывал свидетелем наших словесных перепалок с Кересом и Штальбергом во время блицсражений. Протест был оставлен без внимания.

Тот, кто отклонил предложенную ничью, в момент, когда настанет очередь ему самому обращаться с мирным предложением, рискует нарваться на остроумную реплику, «изобретенную» люблянским гроссмейстером Миланом Видмаром.

— Теперь уже я предлагаю вам ничью, — обратился к Видмару его соперник, всего несколько ходов назад отвергший предложение Видмара кончить борьбу миром.

— Вот если бы вы тогда согласились на ничью, — хитро улыбаясь, вымолвил остроумный югослав, — то теперь бы я был согласен.