Уран

— Что, по-твоему, ерунда? Что восемнадцатилетняя девушка отдается мужчине, который на тридцать пять лет ее старше? Не торопись. Давай рассуждать здраво. Ватрен не тянет на роль первого любовника? Согласен, но он под боком. На его стороне фактор близости. А чем ближе субъекты, тем сильнее половое влечение. Доказывать эту очевидную истину я не собираюсь. Во-вторых, на стороне Ватрена фактор удобства. Никаких тебе хлопот. В определенные часы они остаются в квартире одни. Благодаря этому малышка Аршамбо избавлена от унизительной для женщины процедуры проникать в чужой дом. В-третьих, фактор безопасности. Седина. Богатый жизненный опыт. В-четвертых, фактор послушания. Говоря «учитель», мы подразумеваем и «воспитатель», и раз учитель Ватрен предлагает сожительство, то в этом нет ничего худого. В-пятых…

— Ладно, хватит об этом, — с досадой прервал его Генё.

Резкость тона несколько покоробила Журдана. Стоя к учителю боком, Генё смотрел на него искоса, с хмурым и недоверчивым видом. Молодому преподавателю словесности почудилась в этом взгляде органическая неприязнь, намек на которую ему случалось улавливать и прежде. Но тут, спохватившись, Генё смягчил свой взгляд и даже попытался улыбнуться. По правде говоря, никакой неприязни к гостю он не питал. Напротив, восхищался его образованностью, начитанностью, преданностью делу, ему даже льстили дружба с этим молодым человеком и его доверие. И все-таки он не мог перешагнуть разделявший их барьер и относился к нему неоднозначно. В молодом учителе, пришедшем к коммунистическим убеждениям через книги, он чувствовал нечто препятствующее их сближению — за неимением более подходящего слова он называл это школярством. В искренности и бескорыстии этого двадцатисемилетнего парня из семьи мелких парижских лавочников, наверняка маменькиного сынка, сомневаться не приходилось, однако трудно было отделаться от впечатления, что коммунизм остается для него пусть серьезной, но все же игрой, этаким конструктором для посвященных. Не похоже было, чтобы склонность к умственным построениям и марксистская эрудиция, которой Генё по-товарищески завидовал, хоть как-то пересекались у него с жизненным опытом. Ощущение этого несоответствия и не давало покоя Генё, пока он слушал, как Журдан, все больше и больше вдохновляясь, покровительственным тоном и цветистым слогом литературных обозрений разглагольствовал о трудящихся. В его речах рабочий класс выглядел этаким тысяченогим божеством, предстающим одновременно вереницей святых мучеников, армией взыскующих подвига странствующих рыцарей в рубище и процессией розовозадых архангелов. В такие минуты Генё от злости так и подмывало влепить Журдану затрещину.

— Ты, никак, расстроился, — заметил учитель.

— Я? С чего бы это мне расстраиваться? То, что творится у Аршамбо, меня совершенно не касается. И все-таки, чтобы Ватрен спал с девчонкой, — тут ты хватил лишку. Это всего лишь твои домыслы.

— Разумеется, я не застал их в момент совокупления, но ведь налицо безошибочные признаки. К тому же, повторяю, логически…

— Да-да, знаю, — нетерпеливо перебил его Генё. — Во-первых, во-вторых, в-третьих. Но девушку ты знаешь? Ты хоть видел ее?

— Я хорошо знаю ее брата — он в моем классе. Ее я знаю меньше, но несколько раз видел. Ну и что?

— Парень-то балбес, но на его сестру достаточно взглянуть… В ней есть что-то… Она…

Генё сделал неопределенный жест и бессильно умолк.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — подхватил Журдан. — По ее виду не похоже, что она способна спать с Ватреном. Если выражаться салонным языком, у нее есть душа, прелестная невинная душа, которая отражается в ее личике. Ну так вот, меня не проведешь. Во-первых, ни ты, ни я не верим в существование души. Во-вторых…

— Кончай, хватит. Не будем больше об этом говорить. Осточертело.

Генё принялся расхаживать по комнате. Проходя мимо одного из ящиков, служивших сиденьем, он пнул его ногой.

— Как ты разнервничался, — удивился Журдан. — Обычно такой спокойный…

— Ты прав. Меня взбесила эта история с Рошаром. Кстати, поговорим-ка лучше об этом. Надо что-то решать. После обеда я заходил в жандармерию. Все, что рассказывал Леопольд, — чистая правда, и Рошар, на мой взгляд, совершил серьезный проступок. До сих пор он всего лишь чрезмерно усердствовал. Теперь он перешел всякие границы. Согласен?

— Что ж, возможно.

— Рошар не из тех, на кого можно положиться. Он вообще с придурью. Верно?

— Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы составить какое-то мнение.

Генё поведал молодому учителю о безобразиях, которые натворил Рошар, прикрываясь славным званием коммуниста. Все это явно дискредитирует партию в блемонском общественном мнении, сказал он. Что же касается личности этого человека, то Генё живописал его как тщеславного и жадного бабника, лишенного классового сознания и склонного к насилию и злодейству. Журдан слушал с интересом, однако, вопреки ожиданиям Генё, было незаметно, чтобы он разделял его неодобрение. Развеселившись, он с улыбкой внимал рассказу о подвигах железнодорожного служащего и выказывал даже нечто вроде удовлетворения.