Уранотипия

С франком они говорили по-арабски, и купец выразил восхищение путешественником, что путешествует без толмача. Он сказал, что много веков тут говорят на разных языках. Купец был в Персии, где язык, кажется, произошел от арамейского, и в этом смешении тоже нерушимость традиции. Все народы живут рядом, мы разрушили храм Соломона тогда-то, но после мы же восстановили его. Нет нужды, как вы называете Бога, — он един.

Чужестранец подивился ученым речам купца и спросил, чем его собеседник занимался раньше. Купец рассказал, что учился картографии, но обстоятельства заставили его бросить это дело. Франк не стал более расспрашивать, потому что восточный этикет запрещает задавать вопросы, ответы на которые могут оказаться неприятными.

Когда-то тут говорили на арамейском, а римляне оберегали свою латынь от соприкосновения с подлыми людьми. Власть всегда говорит со своим народом на нечеловеческом языке — даже пытаясь говорить на арамейском. Это свойство власти, так ей назначено общественным сознанием. Впрочем, купцы, как и путешественники, быстро учат языки. Это входит в их образ жизни, точно так же, как умение разжечь костер или лечить себя в пути от неизвестных болезней.

Они простились, и купец оставил чужестранца среди подвижных камней, что готовились начать свое путешествие...

Он вспоминал свою жену. Жена была на сносях, когда он отправился в путь. У них долго не было детей, так что даже дочь казалась подарком, хотя на Востоке девочки ценятся куда меньше мальчиков. Старухи, знавшие старые приметы, говорили, что по форме живота беременной женщины могут определить, кто живет внутри. Но купцу это было неинтересно. Главное, его жизнь продолжалась там, внутри, росла и крепла.

Брак их произошел не по сговору. Купец увидел свою жену случайно, когда она наполняла кувшин у источника. Подробнее он сумел рассмотреть ее только наутро после свадьбы, когда свет, допущенный сквозь маленькое окошко, косо падал на ее лицо.

Но отец все равно выгнал его из дома. Теперь он был никем, а купцом может быть всяким. Это хорошим купцом быть сложно.

У них особое чутье на удачи и неудачи, но на этот раз ему пришлось спрятать чутье в кошель. Накануне к молодому купцу явился странный человек. Он предложил ему отвезти в Иерусалим мешок с золотом. За перевоз купцу полагался процент, причем особый, куда выше обычного.

Он понюхал монеты. От них исходил странный запах. Потом попробовал на зуб. Нет, монеты не были фальшивыми, но что-то в них было не то.

Купец вспомнил о слухах про старого еврея, что живет то в Константинополе, то в Яффо, то в Иерусалиме и может делать золото из оловянных ложек.

Аллах впрямую не запрещает изобретение машин, даже тех, что превращают один металл в другой. Иное дело — ссудный процент.

Но все же на этом золоте было какое-то проклятие. Он запрятал сверток с монетами внутрь тюка с шелком и двинулся в путь.

Он ехал на осле и вспоминал науки, которым учился. Возможно, если бы он следовал наставлением отца, то жизнь сложилась иначе. Он стал бы не купцом, а ученым. Он рассказывал бы ученикам о древних и новых картах, а они благоговейно записывали каждое его слово, сидя кружком.

То, что привлекало его, были карты. Ему нравилось, что весь мир можно описать, погрузив в лист бумаги. Карты позволяли взглянуть на мир сверху, а значит, почувствовать себя ближе к богу. Совсем немного, так, чтобы не навлечь на себя гнева Аллаха. Но, в конце концов, Синдбад тоже видел землю сверху, когда летел на своей гигантской птице.

На арабских картах не было диковинных животных и полуголых существ с трезубцами и копьями, потому что Аллах не велел рисовать этого. Древние арабские карты были строги и изображали диск, в центре которого была великая Мекка. Мир был ориентирован иначе, чем у франков: Аль-Идриси рисовал север внизу, а юг наверху, а на карте Истхари Африка была сверху, а Европа снизу. Эти карты были нарисованы десять веков назад, и теперь мореплавателям понадобились другие, более похожие на карты франков. Но правда была за этим схематическим изображением — потому что давно превратившиеся в прах люди рисовали мир, а не землю, представление, а не корыстный путь караванов. Купец, пока не был купцом, тоже рисовал карты, и учителя были ласковы к нему.

Он хотел бы быть Аль-Идриси и иногда, оставшись один, нараспев произносил имя своего кумира — Абу Абдуллах Мухаммад ибн Мухаммад ибн Абдуллах ибн Идрис аль-Хаммуди аль-Кураши. Но он жил в другое время, а время не останавливается, сколько его ни проси. Только джины и шайтаны могут останавливать время, а когда они это делают, обычный человек должен насторожиться. Разве что когда к Магомету явился архангел Гавриил, время подчинилось доброй силе. Пророк в этот момент опрокинул кувшин, и пока они с архангелом облетали весь мир и, побывав в раю, кувшин все падал и падал, и, вернувшись, Магомет подхватил его, не дав разбиться, и не пролил ни капли воды. Но какой же Пророк обычный человек?

Юноша мечтал нарисовать карту не земли, но времени, но этим мечтам не суждено было сбыться.