Уранотипия

Подполковник вел с ними бесконечную беседу, а сам пытался понять, зачем они рассказывают о разборных пароходах и удивительных паровых лопатах.

Наконец он ответил, что до Багдада, согласно профилю местности, нужно строить не канал, а железную дорогу. Англичане переменились в лице, и один из них стал вдруг говорить о его, Львова, провидческом даре. В нынешнем сне один англичанин приблизился к нему, и полковник уже не мог понять, это капитан Линч или капитан Честней. Английский глаз занял все поле зрения, поворочался, а потом голос из-за него сказал, что самое главное запечатлеть невозможно. Один поэт хотел описать замок хана в Ханабалыке, который он видел, накурившись опия. Но слуги сказали, что к нему гость из Порлока — дрянь город, последний город, хуже Бирмингама, поверьте, мой русский друг — но в гостиной никого не было, пришелец исчез, как и картина ханского дворца, все растаяло. Ничего у вас не выйдет, ничего…

Сон прервался, и подполковник вернулся в прежний мир — жары и пыли, повозка скрипела, пел вполголоса какую-то арабскую песенку молодой капитан, а Максим Никифорович обмахивался женским веером.

«Англичане ничего не знают, это все сон, — думал подполковник. — Англичанам интересно, как мы будем действовать в Сирии — пойдем ли с севера, из Анатолии, или же окажемся на востоке, где от империи норовит отложиться Багдадский пашалык. Они хотят меня подтолкнуть к тому, чтобы я писал в отчетах об удобстве десанта, но десант затруднителен из-за гористости берегов. И всякий десант погибнет там бесспорным образом. Получится ли дело, о котором пишет старец Сергий, мне неведомо, а морского десанта не надобно».

Сергий, именно так звали русского монаха, как мертвец лежал в своей келье, похожей на склеп. Ему был не нужен солнечный свет, и он питался крошками будто воробей.

Все реже он выплывал из своих снов в обыденную жизнь. Его окружала чужая земля, где не замерзают реки, но жестокость людей все та же. Людей больше не распинают, но дай только волю — вспомнят старые способы убивать и мучить друг друга. И это не зависит от того, кому и как они молятся, в каком месте они живут, замерзают ли их реки или у них вовсе нет рек, наполнено ли их небо холодом или сочится зноем.

И старик превратился в маленького мальчика, смешного и лопоухого.

 

 

VII

(зеркало неба)

 

 

                                               Когда бы смертным толь высоко

                                               Возможно было возлететь,

                                               Чтоб к солнцу бренно наше око

                                               Могло, приближившись, воззреть,

                                               Тогда б со всех открылся стран

                                               Горящий вечно Океан.

                                      Михаил Ломоносов

 

Он жил уже целый год в монастыре послушником, и все его устраивало. В монастырь он пришел от голода. Мать его умерла, и из дома его тут же выгнали. Мальчика звали Федором, а фамилия ему была не положена. Род его был худ, и словам матери о том, что он происходит от какого-то знатного грека, никто не верил.

Иногда он сомневался, нужно ли ему становиться монахом. Думать об этом приходилось по ночам, потому что днем он работал в огороде или возил воду из Иордана. Иордан — так называлась тут река, которая несла на юг русскую воду.

Всё тут назвали именами из святых книг. На Хермоне он рубил дрова, за Фавором — собирал грибы.

По ночам полагалось спать, а не думать, но Федор был еще слишком молод.

Думы плавно переходили в сны, о которых он никому не рассказывал. Чаще всего ему снилось небо, серое и гладкое, будто лист жести. Он любит смотреть наверх и наяву.

Вот и в этот раз он лег на холодную землю и принялся смотреть в небо. Небо было похоже на зеркало, и он увидел в нем свое отражение. Оно было безобразно. На него смотрел дурак в подряснике.

Единственным, с кем послушник водил беседы, был старый монах. Монах был так стар, что никто не знал, сколько ему лет, а сам он это забыл за ненадобностью.

Да и одежды на старом монахе были такие, что истлели прямо на теле.

Как-то старик заметил, что послушник лежит в саду и смотрит на небо. Будто зверь-черепаха старик прошел до святого источника и обратно, а мальчик все лежал на земле.

Старик заговорил с ним.

— Ты смотришь на птиц?

— Нет, — отвечал мальчик, — я просто смотрю в небо.

— Знаешь, те, кто смотрит на звезды, мне понятны. Те, кто наблюдает за птицами, мне понятны тоже. А вот того, кто смотрит в пустое место, я вижу впервые. Можешь объяснить, что ты делаешь?

Мальчик честно объяснил, что не может. Иногда он видит в пустоте себя, а иногда к бесконечной вышине прибавляется музыка.

Старик сказал, что прежде, чем смотреть в пустоту, нужно научиться смотреть на звезды.

И тем летом они вместе лежали в саду, и старик объяснял ему диковинные названия созвездий.

В небе над ними плыли Лебедь, Орел, Ворон и Журавль. Голубя и Ворона мальчик не видел, и старик объяснял ему, что для этого нужно совершить путешествие на юг. Ворон и Голубь были птицами Ноя, и сперва Ной пустил Ворона искать землю, а затем — голубя. Голубь принес ветку в клюве, а ворон не принес ничего, потому что заплутал и не вернулся. C тех пор Ворон летает по земле и кричит: «Ковчег! Ковчег!» и зовет всякого искать Ковчег вместе. Да вот беда, из этих поисков никто не возвращается.