Уранотипия

Он допускал, что все это миф, но легенды обрастают мускулами и иногда могут сдвинуть не только армии, но скучные финансовые бумаги.  А движение таких бумаг часто сильнее движения армий. Кто знает, как изменится расклад сил тут, на Востоке, если Франция сможет выставить против врага полки золотых ложек.

В силу еврейского знания верят и тут, и в Европе. Всем памятен тот пражский еврей, что сделал из глины человека. Правда, нечасто вспоминают, что когда у Голема выдрали изо рта шем¹, то он успел сомкнуть глиняные зубы. Кусочек магического пергамента остался меж зубов, и всего несколько букв, оставшиеся на нем, помогают Голему и сейчас бродить между людей.

Но то — глина, а капитана Моруа занимало золото. Ну и немного — три русских шпиона, приехавшие в Иерусалим.

Англичанину нужно, чтобы они умерли, а ему, французу, воевавшему когда-то с русскими, не нужно ничьей смерти. Ему хочется, чтобы пришельцы с севера потерпели бескровное поражение.

Он вспомнил, как англичанин рассказывал ему про механического тигра.

Был 1799 год, когда британцы вломились во дворец султана Типу в Мансуре. Анфилады дворца были полны трупов. Все сподвижники султана плавали в лужах собственной крови, и самого хозяина по прозвищу Тигр опознал камердинер, зажимая рукой собственную рану. Увидев труп, британцы поняли, что завоевали Индию.

Но увидели они и странный музыкальный автомат. Он изображал тигра, терзающего британского солдата в красном мундире. Если органчик внутри тигра заводили, то животное рычало, а солдат, лежащий под ним по стойке смирно, стонал.

Британцы увезли автомат на Острова и там показывали его в музее. Капитан Моруа с грустью думал об этом: обе стороны стоили друг друга. Одни могли испытывать наслаждение от механических стонов, а другие воспроизводили их среди лондонских туманов. И тем, и другим это казалось естественным.

Моруа считал, что все должно быть сделано тихой силой, и у тигра нужно взять не острые когти, а мягкие лапы. Султан должен умереть во дворце от лени и обжорства, а европейцы держать индусов за горло кредитными бумагами. Нет, конечно, может прийти и пора штыков, но сначала — обязательно векселя и кредиты.

Смерть совершенно не обязательна, это удел глупых механических тигров. Они бы придумали еще слона, топчущего британского монарха. Что за глупость придумывать себе фетиш, не победив врага, вырезать из дерева смешную выдуманную победу.

Золото, вот что движет миром и изменяет географию. Пороховой дым, звон сабель — это все скорлупа, оболочка, которая отводит глаза обывателю.

Но и золото — не фетиш, просто дань традиции. Вместо него могло быть что-то редкое, например, уран. Прекрасный металл, к тому же с лечебными свойствами.

Люди мало понимают в смысле денег. А они ведь не что иное, как квитанции о доверии. На каком металле выбиты номера этих квитанций — неважно, какие водяные знаки есть на ценных бумагах — не разберешь.

Все войны есть только войны доверия, а не суетливая толкотня людей в разноцветных мундирах. Кто-то из немцев сказал, что после битвы разница только в боевом духе армий, а потери как будто одинаковы. Немцам в этом смысле можно верить, они воюют, будто строят дом: аккуратно и по правилам. Хорошо, что сейчас они расселись по своим княжествам и дуют пиво, не поднимая головы.

А так-то, если судьба повернется иначе, они пройдут по Европе страшнее, чем Голем, который забыл, кого нужно защищать, а кого — карать.

 

В это время трое русских сидели в своей комнате и пили разбавленное водой вино.

Они копались в груде бумаг, лежавших посередине. Только подполковник Львов переписывал набело свои отчеты и рисовал карту, капитан Орлов пытался разобрать свои каракули, систематизируя съемку, а добродушный Максим Никифорович старался изобразить на листе что-то непонятное.

Подполковник перегнулся через стол и увидел, что Максим Никифорович рисует слона. Слон этот гордо трубил, но было видно, что на рисунке не настоящее животное, а барельеф на каменной стене.

— Вы знаете, когда у нас в первый раз увидели слона? — спросил он.

— Да, конечно, — ответил художник. — При Иване Четвертом.

— Ну, это времена мифические, а первый объективный слон пришел в Петербург в 1714 году. Персидский шах Хуссейн подарил его Петру. Слона везли на корабле, а от русского берега Каспия до Петербурга он шел сам. Ему нашили сорок четвериков кожаных башмаков, и в дороге он сносил их все. Крестьяне, что работали в поле, замирали, когда видели, как идет слон. Они думали, что это чужеродное божество идет на поклон в столицу. Те, кто побогаче, стелили перед ним ковры, а потом вешали их на стену. В Петербурге слон гулял по прешпекту, то есть Невскому, и обыватели относились к нему иначе. Они были развращены знанием и не испытывали пиетета по отношению к слону. Они кидали в него палки и камни.

До ковров дела, разумеется, не доходило.