Эти долгие паузы между словами скапливали невыносимую ношу, которую нам предстояло испить сполна.
‑Да… Спасибо…
Грусть вступала в свои права. Немыслимый крик счастья, нашего счастья, был всего лишь вымыслом этой ночи. У нас на этом свете было всё, но, но, но… Я вышел из машины, какая-то душераздирающая музыка сжимала моё сердце. Горечь на губах, солёная слеза, прокатившаяся по её задорной ямочке на щеке, говорили больше любых слов о том, что с нами произошло, ранив моё сердце навсегда.
‑Уратмир, подожди!
Я почти захлопнул дверь.
‑ Да!..
‑ Не оставляй меня… прошу, пожалуйста…
Я отвернулся… Её просящий взгляд был для меня дороже всего на свете. Она шмыгала носом, а я не знал, что делать. Всё это длилось доли секунды: я не верил себе, не доверял своим мыслям, был обманут самим собой и знал только одно, если задержусь ещё на секунду, то останусь в этой ночи навсегда.
‑ Не оставлю… Никогда!..
Кивнув и захлопнув дверь, следующие слова Салли я уже не услышал из-за своих терзаний.
‑ Любимый…
Я шёл по роскошной лестнице великолепной гостиницы и пытался понять, что же это за слово: «Навсегда». Только за этот год я чувствовал его манящий, искренний обман несколько раз. Мне было безумно больно. Всё моё тело было словно пропитано чувством горя от потери безусловно дорогого человека. Покидая её пленительный взгляд, яркий, насыщенный полнотой жизни образ и застенчивую улыбку, я уходил от несметного количества счастливых моментов порывов искренней страсти. Снова и снова понимая, как скоротечно это «навсегда», я смотрел в честную корневину этого понимания и ни капельки не верил в него. В номере меня ждал сюрприз. Вся моя тоска и вагон терзавших мою душу эмоций сразу растворились в сердитом лице Канцлера.
‑ Григорий Алексеевич! Вы? Здравствуйте. А что? А что? Вы здесь делаете?
‑ Проверяю ход операции…!
Канцлер был сильно напряжён, а мне ещё предстояло рассказать ему о своих заокеанских провалах, больше напоминающих похождения неудачника.
‑ Григорий Алексеевич, у меня столько информации, я даже не знаю с чего начать?
Но мои слова почему-то не сильно его интересовали. Обычно, любые мои фразы, даже о том, какие формулы интегралов бывают, вызывали неподдельный интерес. А тут! У меня действительно были важные сведения, но Канцлер был индифферентен. Его действительно что-то гложило.
‑ Напишешь рапорт. А сейчас, давай, быстро, собирайся!
Не зная источника такого нейтрального отношения к моей персоне, я попытался зацепить его.
‑ Григорий Алексеевич, я потерял маску на задании и порвал костюм и ещё вместе с жёстким диском у меня оказались драгоценности из сейфа.
После этих слов я ожидал буйство эмоций и большой разнос. Но Канцлер молча стоял возле балкона и заглядывал за играющую на ветру шёлковую занавеску.
‑ Григорий Алексеевич, да вот, ещё одно, забыл сказать, у меня на задании был собственный телефон, который украла воровка.
Решив, что это чересур, я тут же немножечко реабилитировался:
‑ Но я нашёл разбойницу и знаю, где она сейчас.
‑ Уратмир, я же сказал, напишешь рапорт!
‑ А ещё я подружился с объектом, а ещё я попал в ловушку, да, и Салли Ларгос всё-таки меня видела.
И тут, наконец, Канцлер с выдохом развернулся ко мне.
‑ Уратмир, для меня не секрет, что ты самый умелый агент, чем ты меня хочешь удивить? Я и так всё знаю: и то, как ты посредине Атлантического океана удивлял девушку фантастическими трюками; и то, что ты вчера ночью сражался с неизвестными существами, которые, как тебе казалось, чуть не убили тебя; я знаю и кто такая Аннабэлль Евалион, которая водила тебя за нос. А сейчас, ты можешь побыстрее одеваться? Живей!
Такое откровение Канцлера поразило меня. Складывалось мнение, что РВБМХ играет в какую-то свою игру, где все вокруг просто пешки, играющие свои роли по уже давно написанным сценариям. Но они часто забывали, что без шахматной доски все фигуры равны. Наверное, именно это сейчас тревожило Канцлера. Я очень хотел увидеть Салли, для меня это было необходимо, нельзя вот так взять и просто уехать, оставив массу недомолвок.
‑ Сэр, но в чём дело? Ведь у меня ещё сутки, на отдых.
‑ А у Земли их пять! Уратмир, сейчас не то время, чтобы упираться. Сделай, как я тебе говорю. Пойми, планета и её мир в серьёзной опасности.
‑ Пять дней? Планета?!
‑ Да, планета! Все мы! Я буду ждать внизу. У тебя две минуты, и не надо бежать к этой красивой молодой зазнобе. Пожалуйста, не делай больше глупостей. Поверь, сейчас любая твоя ошибка может стать роковой и теперь уже для нас всех.
Канцлер, обуреваемый неспецифическим для себя испугом, отправился вниз. В тот момент я ещё не понимал, какая беда почтила своим присутствием наш хрупкий шарик.
Престольный Град, эти же сутки.
‑ Григорий Алексеевич, мы что, едем в Кром?