Уравнение времени

— Силы колдовской захотелось, — внезапно успокоился рысь. — Своей-то было с гулькин нос, только на харизму да обман хватало. А аппетиты были ого-го! Втерся, короче, в доверие к юной ведьме, облапошил… Она его амулетами обвешала, колдуном средней руки сделала, а сама в пропасть отчаяния скатилась. А там — и до злодеяний недалеко. Говорили мы с ней с глазу на глаз не так давно… лет шесть или семь назад всего. Сожалела она о многом, сделанном как будто под сильнейшим гипнозом. Да содеянного назад не воротишь… Кстати, большинства своих деяний она и не помнила. Слушала меня так, как будто я ей незнакомый хоррор, — иностранное словечко странно прозвучало в устах представителя семейства кошачьих, — зачитывал… Что-что ты там бормочешь, милейший?

Лаврентий, и правда, булькал — о том, что Прасковья сама все делала по своей воле, и он ее ни о чем вообще не просил.

«А амулеты? — хотела спросить Саша. — Те, под воздействием которых она колдовала?»

Но говорить не стала. Да и рысь ее мысль озвучил.

— Там не только амулеты были, Сашка, — по-человечески вздохнул он. — Прасковья мне как-то по секрету сказала, что без Лавруши свет ей был не мил. И все-то она боялась сделать не так, чтобы он не прогневался. Что он, мол, непоследовательный был, вспыльчивый. Война на него повлияла. А ее крест…

— Так и сказала, «крест»? — вскинулся Амвросий.

Саша перевела на брата взгляд… На парня было страшно смотреть: весь взмыленный, встрепанный, раздираемый противоречиями.

— Сказала, — снова по-человечески вздохнул рысь. — Она, вишь, неплохая сама по себе девка-то была, добрая. Знала много, лечить умела… А тут этот… Так мозги девке запудрил — мама не горюй! И ведь оно со стороны видно, и Прасковья сама не дура, сомневалась на его счет-то… А видишь, как получилось. Сама же себя за сомнения и грызла, и грызла… А этот радовался! Пил зелья, ее силушку через ее же амулеты в себя перекачивал!

— Так она сама! — в очередной раз булькнул остаток человека.

— А вот если бы сама! — вызверился рысь. — Вот если бы совсем сама, без твоих штучек — вот ни слова бы тебе не сказал, огрызок ты человеческий! Вот разъяснил бы ты ей, что к чему. Помог бы девчонке. А ты?

— Не справился с собой, — булькнули остатки Лаврентия. — Мне нужно было жить сильным. Ты даже не понимаешь, какие силы за мной стоят, Магистр!

— Всегда можно оставаться человеком, в любых обстоятельствах, — назидательно изрек Магистр. — Не твои любимые слова?

Рысь снова окутался сиянием и дунул на окровавленного. Тот, не успев толком проморгаться, звонко и складно запел о том, что «Парашка сама во всех своих бедах виновата, ибо совершеннолетняя».

Сашу так и передернуло от отвращения.

Звеновой и Амвросий неуверенно переглянулись.

Псы щерились — наверное, Лаврентий Петрович все-таки терял хватку.

— Итак, Александра, — рысь вернул Лаврентия в булькающее состояние, — не скажешь ли нам, кого мы все имеем неудовольствие лицезреть? То есть, охарактеризуй подсудимого.

Саша пожала плечами: по всем признакам, они все видели нехорошего человека без стыда и совести.

— Да, яркий образец двойной морали, — перефразировал воспитанницу рысь. — Считает, что ему позволено все, что взбредет в голову, а другим — он определяет, жить ли, как, сколько, и в насколько жалких условиях.

— Я принес важные вести! — забулькал Лаврентий. — Каратель…

— Еще и с заданием не справился, — подытожил рысь. — В общем так, Александра. Тебе решать, жить этому человеку, или умереть.

— Мне? — только и смогла сказать Саша. И потом, подумав, добавить: — За что?

***

Время шло, а Саша все никак не могла собраться с чувствами.

Попроси Магистр ее вынести вердикт сразу, как только она увидела ту огромную гильотину над Лаврентием Петровичем, она бы без колебаний дала ответ. Но сейчас, когда она, юная по сути девушка услышала историю взаимоотношений юной ведьмочки, одураченной политруком розлива Великой Отечественной, в ее душу закрались сомнения: а вправе ли она судить такого человека? Сможет ли хотя бы представить, каким катком по Лаврентию прокатилась страшная война? Сможет ли понять юную ведьму, очарованную сладкими речами политрука? Положившую на алтарь своей любви все — себя, свой свет, а потом и чужие жизни, когда себя самой оказалось недостаточно?

Вдобавок, было еще кое-что. Как-то подозрительно лояльно относился к Прасковье Магистр. Да и Миларет с дриадой тоже… И это с учетом того, что яга в последнее время только на пакости и была способна!

А ведь еще был Кондратий! Там, на Коптевском бульваре, он что-то сказал про Прасковью, «отдавшую все силы хлыщу»…

— Магистр, — осенило вдруг девушку, — а как Прасковья связана с Кондратием? Или вот с Миларетом? — повернулась она к старцу. — Или с тобой? Разве никак?

Ответил девушке Миларет: Магистр буквально онемел, настолько он не ожидал именно этого вопроса.